Зато врываться в хижины и переворачивать там всё вверх дном в поисках чего-нибудь мало-мальски ценного никто не запрещал, как и пользоваться добротой саксонских женщин. Вздумай я запретить ещё и это, меня тут же погнали бы из хёвдингов, так что я вынужден был смириться.
— Люди Нортумбрии! — громко произнёс я, когда всех, кто не успел разбежаться, согнали в центр деревни. — Теперь эта земля принадлежит нам, норманнам!
Селяне испуганно жались друг к другу, поглядывая по сторонам, кто-то неотрывно смотрел на меня, некоторые тоскливо глядели на собственные хижины, где бесчинствовали викинги. Дети хватали матерей за юбки, старики угрюмо буравили нас колючими взглядами. Некоторые молились, некоторые бормотали проклятия.
— Король Элла бросил свой народ! — продолжил я.
— Наш король это Осберт! — посмел возразить один из стариков.
— Неважно! Важнее то, что теперь мы здесь правим! — сказал я.
— «Мы» это кто? — спросил кто-то из деревенских.
— Даны, тупица! — ответили ему свои же.
— Заплатите дань, и никто больше не пострадает, — сказал я, выразительно глядя на трупы тех, кто попробовал поднять оружие против нас.
— Вы же сами всё забираете! — воскликнула какая-то баба.
Я кивнул. Иначе и быть не могло. Одним только добрым словом тут ничего не добьёшься, более того, крестьяне воспримут доброту как слабость и начнут тебя прогибать, а это недопустимо. Поэтому приходилось действовать так. Жестоко? Жестоко. Возможно, кто-то из них теперь не доживёт до следующей весны из-за нас. Но это жестокое время само по себе, и эти крестьяне так же жестоки, если дать им волю или проявить слабину.
Всё ценное вновь выволакивали на улицу, складывая в горку. Больше всех усердствовал Эйрик, по всей видимости, ещё с прошлого посещения деревни зная, где тут хижины побогаче, а где можно и не смотреть. Я глянул мельком — неплохо, но всё-таки несравнимо с монастырём или церковью. Всё-таки у селян брать особо и нечего, кроме жратвы.
— Тайники, серебро, золото, — произнёс я. — Не заставляйте нас тратить время и переходить к крайним мерам.
Золота у этих голодранцев быть не могло даже в теории, они и видели-то его максимум издалека, у какого-нибудь богатого олдермена или заезжего купца, но серебро могло найтись, если хорошенько поскрести. Вот только пытать мне тоже никого не хотелось. В конце концов, это не враги, не бородачи-моджахеды, не зататуированные нацики, а всего лишь селяне. Средневековые, хитрые, практичные, жестокие, но всё равно всего лишь селяне.
К счастью, никого пытать не пришлось. Из толпы протиснулся один мрачный старик, спросил разрешения принести своё сокровище. Сначала я думал, что он пытается так отвлечь внимание на себя, но всё-таки разрешил, и старик принёс небольшой горшок с жемчугом и прочей бижутерией, которая на меня не произвела никакого впечатления, но на всех остальных подействовала как положено, даже на его односельчан. Я просто видел слишком много подделок в своё время и забыл, что здесь такое подделать невозможно.
— Скотты. Они добывают, — пояснил он. — А теперь убирайтесь.
Дерзко, но правильно. Я принял выкуп за деревню, похлопал его по плечу и приказал возвращаться на корабль. Одним этим горшком поход уже окупился с лихвой.
Глава 21
На корабль вернулись быстро, нагруженные добычей, в полном составе, счастливые и довольные. Пришли, забрали, ушли, всё как по нотам. Даже слишком просто, если так подумать. Но баба с пустыми вёдрами всё не шла из моей головы, и я всё время ожидал какого-то подвоха.
— Эйрик! Веди обратно, — приказал я.
Тот чуть ли не пулей бросился к рулевому веслу, не веря своему счастью, а я принялся пересчитывать добытое непосильным трудом. Всё то, что теперь лежало на дне драккара, заботливо прикрытое кожами и свёрнутым парусом. Тут вам и меховая рухлядь, и бочки с элем, с медовухой, с сидром, мешки с мукой, немного после зимы, но всё-таки есть, вяленое мясо, мёд, скобяные изделия, железные крицы, серпы и молоты, старые доспехи, новые сапоги, отрезы ткани, и многое-многое другое.
По-хорошему, это всё нужно было поскорее продать, потому что в Йорвике я надеялся взять добычи ещё больше. В несколько раз. А так как драккар у нас не резиновый, продавать это всё придётся за бесценок какому-нибудь жадному мошеннику, возможно, даже у нас в лагере. Примерно так же, как большинство из нас продало долю добычи из монастыря. Буквально за гроши, чтобы потратить всё на эль, новый щит или красивые сапоги с вшитой в голенище железной полосой.
Но теперь мы снова были богаты и счастливы. Норманны охотно налегали на вёсла, и молодые, и старые, даже Гуннстейн что-то тихонько напевал, сидя на табуреточке на корме. Эйрик жмурился от солнечных бликов на воде, Торбьерн опять складывал шёпотом висы, забавно шевеля губами. Настоящая идиллия.
Вот только продлилась она недолго.