Ярким солнечным утром в Черно-Белом холле особняка Марофиллов герцог принимал смотр будущей охраны особняка Марофиллов, специально отобранной леди Алисой Прекрасной по его конфиденциальной просьбе. Отбор проводился среди служебного состава Следопытов Короны — вотчины жениха красавицы, сэра Аристайла Подгарского, — где, по идее, у нее никаких прав не было. Однако в этой организации и леди Алису, и ее мать, леди Ариадну Хладнокровную, традиционно боялись до судорог. Даже немногие посвященные в служебные тайны не понимали, почему… пока им не случалось пообщаться с леди Ариадной в отсутствии ее мужа.
Рютгер задумчиво прохаживался перед строем стоящих навытяжку молодых людей. Подбородки вскинуты вверх, спины напряжены почище рояльных струн, грудь у всех колесом, и даже по росту подобраны примерно ровно.
— Ну что ж… — Рютгер поднес к носу неизменный цветок мака (злые языки поговаривали, что это муляж, и что герцог Марофилл не меняет его никогда). — Как бы это выразиться… впечатляющая работа, леди Алиса. Прелестные молодые люди… просто прелестные… — на этой фразе голос Рютгера приобрел отчетливо мурлыкающие интонации, и кадык ближайшего к нему Следователя дрогнул.
— Да, сэр, — ответила леди Алиса по-военному четко. В сине-белом, как гвардейская форма, строгом платье, с уложенными в две косы и закрепленными на затылке черными волосами она даже выглядела неуловимо по-военному.
— А по какому принципу вы их… э… отбирали?..
— Я просмотрела личные дела и порасспросила Аристайла… разумеется, так, чтобы он не придал этому значения. Отбор шел по двум параметрам: во-первых, тех, у кого нет родных, любимых и друзей, во-вторых, те, у кого наиболее богатый внутренний мир.
Рютгер с интересом посмотрел на леди Алису.
— О?.. Вот как… какой… ммм… необычный выбор… Не объясните ли мне, почему?
— Охотно, сэр. Подмечено, что, по статистике, гораздо чаще убивают тех, у кого есть преданные жены, друзья или маленькие дети. Кроме того, среди убитых всегда больше всего простоватых ребят: чем интенсивнее солдат размышляет об абстрактных вещах и о смысле жизни, тем больше вероятность, что он останется в живых. Правда, это не касается поэтов. Очевидно, в случае с поэтами преодолевается какое-то пороговое значение, потому что поэтов тоже убивают часто. А хороший охранник — это живой охранник.
— В том случае, если он не сбежал со своего поста, — мягко поправил Рютгер.
— О, отбор по лояльности тоже производился. Не сомневайтесь, вы получили самый высококлассный материал.
— Я не сомневаюсь в ваших способностях, леди. Но… вы знаете, не могу не заметить, что люди без друзей и любимых, но с богатым внутренним миром чаще всего бывают… как бы это помягче выразиться… неврастенниками?..
— Совершенно согласна, — Алиса склонила голову, и Рютгер на мгновение залюбовался, как солнечный свет заиграл на ее лаково-черных косах. — Однако почему-то не в случае Королевских Следопытов. Они демонстрируют высокий процент служебной эффективности. Сама теряюсь в догадках. Возможно, люди с богатым внутренним миром — потенциальные главные герои, и вселенная их бережет?..
Рютгер снова обернулся к шеренге будущих охранников особняка Марофиллов, шеренгой выстроившихся вдоль шахматных плиток пола. Поднес к глазам пенсне, которое ему, строго говоря, совершенно не требовалось. Вздохнул.
— Наверное, это просачиваются флюиды Вымышленной реальности, — сказал он. — Наши маги последнее время слишком часто ее используют.
— Мамина аналитическая команда пока не готова подписаться под этим выводом, — осторожно произнесла Алиса, — но исследования ведутся.
Глава 13. Скорбь
А что основатель нашего Вечного Города заслуживает извинения за убийство брата и товарища и что содеянное им было совершено во имя общего блага, а не ради удовлетворения личного тщеславия, доказывает, что сразу же вслед за этим он учредил Городское Собрание, с которым советовался и в зависимости от мнения которого принимал свои решения.
Туманы над озером безумно красивы. Вода серая и гладкая, как зеркало, а над ней крутится, медленно уплывая прочь, поднимаясь к самым верхушкам окружающих озеро кленов, водяной пар, Небо тоже белое, точно разбавленное водой молоко, и не понять, где кончается оно и где начинается туман.
В этом нет извечной роскоши южных закатов; нет величия и непостижимости звездной ночи; нет даже тихого, трогающего сердце зова лунной дорожки на воде. Зато есть печаль, много печали. Иная тайна. Волшебство недосказанности.