Читаем Древлянская революция полностью

-- Именно вас. По мнению Коллегии, вы обладаете подходящими душевными и волевыми качествами, чувством исторической традиции. И древлянские сограждане тоже. У вас есть все, чтобы признать несостоятельность теперешних духовных позиций и приступить к обновлению русского духовного опыта.

-- Вы что же, -- не утерпел Федор Федорович, -- хотите меня игуменом сделать, а Древлянск превратить в монастырь?

-- Об этом позже, -- поднял палец действительный статский советник. -О монастыре же вы зря. Духовный опыт не привилегия только монахов, но смысл жизни народа. Древлянск же, по выводам Коллегии, сейчас -- то место на Руси, откуда возможен исход светлого.

-- Возрождение благодати Божией? -- не понял Федор Федорович.

-- Благодать возрождать не нужно. Она была и есть. Ее надобно заново и навечно воспринять. Иначе -- мировая катастрофа. Великая блудница грядет.

-- А нас все больше коммунизмом пугают.

-- Словоблудие это, -- отмахнулся Чапельников. -- Просто коммунизм превратили в религию, а нужно было его всего-навсего воспринимать как есть, как социально-экономический уклад, который еще предстоит пережить человечеству. Православие же на все уклады одно. Без него ни рабовладение, ни феодализм, ни капитализм, ни тем более коммунизм немыслимы. Без Православия ничего бы не было и вообще ничего не будет. Религия наша, как теперь выражаются, гарант развития, стержень, на ней держится народ. Она -на все случаи истории. Без нее история закончится, ибо прекратится совершенствование человеческих душ. Тогда -- торжество великой блудницы.

-- Фашизм? -- опять не понял Федор Федорович.

-- Фашизм, сударь, по сравнению с грядущим -- цветочки... Ну да мы отклонились от темы. Итак, вы согласны со сказанным мной?

-- Вы вот упомянули о моих душевных и волевых качествах, -- потер переносицу Федор Федорович.

-- О них Коллегия знает наверняка. Вы же только ответьте: согласны или нет? В вашем сердце нет протеста?

И Федор Федорович задумался, подперев рукой подбородок, глядя в стол. Секунду ли, час ли думал -- время вроде остановилось. Самому же показалось, что ответил сразу:

-- Протеста нет. Скажу больше: я обдумывал подобное. Но только неконкретно, расплывчато. Понимаете, мысли, мысли, а воссоединить их не мог. Какая-то бесконечная разработка без выводов. Понимаете? Все вокруг да около, как говорится. Так что протеста нет. Но скажу откровенно: никак не возьму в толк, зачем вам, ваше превосходительство, мое мнение? Знаете, все как-то странно. Вы -- там, -- Федор Федорович по примеру Чапельникова глянул в потолок, -- я -- здесь. А потом, ведь я человек маленький. Вы даже не представляете, какое место я занимаю в нашем обществе. Если бы теперь существовала Табель о рангах, в ней для меня и места бы не нашлось. Ведь у меня никаких прав, одна лишь зарплата. Гоголь, Николай Васильевич, даже и предположить не мог, что когда-нибудь в России появятся такие люди. Я один, один как перст, мне даже кухарка не по карману. Ну что из того, что я с вами согласен и в сердце моем протеста нет?

Федор Федорович говорил громче и громче, монолог его становился все яростней. Получалось, будто он не Чапельникову жаловался, а сам себя корил за свою мизерную общественную значимость. Словно бы криком своим пытался доказать сам себе то, что нередко сварливые жены доказывают мужьям: дескать, ты, такой-рассякой, жизнь мне заел, молодая была, дура, эх, знала бы -- за Ваньку Петрова вышла!

Слушал-слушал Чапельников Федора Федоровича да и поднял руку:

-- Стоп. Это, милостивый государь, нервы. Вернее -- естественная реакция на наш с вами контакт. Я ведь, Федор Федорович, в известном смысле все же не человек. Так что прошу простить. А теперь слушайте.

И Федор Федорович тут же стал спокойным, будто только что и не кричал.

-- Вы кооператив "Арканзас" знаете? -- спросил Чапельников. -- Вам не трудно будет завтра в оный кооператив явиться часиков эдак в пять?

-- В семнадцать? -- уточнил Федор Федорович.

-- Именно.

-- Не трудно.

-- В таком случае разрешите откланяться. -- Действительный статский советник поднялся и вышел в дверь.

Когда его шаги стихли, Федор Федорович выглянул из кабинета.

-- От меня никто не выходил? -- спросил вахтершу.

-- Не выходил, -- отозвалась вахтерша.

-- И никто меня не спрашивал?

-- Никто, -- ответила та и с присущей ей прямотой добавила: -- Будто вы кому нужны!

На привычную ее прямоту Федор Федорович даже не огрызнулся и осторожно плотно закрыл дверь.

12

Между тем в Древлянске творились чудеса. Мало того, что вчера председателя Обалдуева чуть не хватил инфаркт, -- с утра произошел несчастный случай с зампредом Рыбакитиным. На подступах к площади Братьев По Классу тот провалился в гидрантный колодец. Разбил локоть, вывихнул ступню, а когда был выпростан из недр, один из спасителей, назвавшийся бывшим городским головой Чапельниковым, пообещал: дескать, если Рыбакитин тут же, после наложения тугой повязки, не начнет наводить порядок в коммунальном хозяйстве, то завтра непременно на него где-нибудь обрушится потолок.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное