Древнее сказание

Еще дневной свет не успел рассеять мрака ночи, когда в соседней гуще послышался какой-то шорох. Что-то чрезвычайно осторожно проскользнуло в высокой траве, присело, прислушалось внимательно; когда же это что-то убедилось, что в лесу и на поляне господствовала полная тишина, из травы поднялся маленький человечек в сермяге, с коротко остриженными волосами. Человек этот навострил уши, открыл рот и еще раз прислушался ко всем звукам, раздающимся в лесу. Затем он обхватил дуб обеими руками и с ловкостью дикого зверя поднялся по стволу. Он иногда останавливался, оглядывался по сторонам и снова лез выше. Это был Зносек.

Несмотря на шероховатую поверхность дуба, Зносек не мог быстро карабкаться по его стволу. Он несколько раз скользил вниз и только благодаря своим ногтям, которые вдавливались в кору, не упал на землю. Это его нисколько не смущало, и он с удвоенной энергией снова карабкался вверх.

Зносек был уж почти у самого дупла, когда ему показалось, что послышался какой-то шорох во внутренности дупла. Оттуда выглянула серая голова зверя: длинные усы, белые зубы, взъерошенная шерсть, желтые глаза делали эту голову похожей на голову кошки… Зверь, заметив Зносека, грозно фыркнул, щелкнул челюстями и в один миг бросился ему на голову.

Визг и стон раздались в одно время, и зверь и человек упали на землю: трудно было отличить зверя от человека; оба они образовали один движущийся клубок. Зверь обнимал человека, руки Зносека давили горло обитателя черного дупла. Кровь обильной струей потекла из этого клубка — две человеческие руки погрузились в шерсть зверя, сжали его за горло; пасть разверзлась, кровью залились желтые глаза зверя, тело его судорожно вздрагивало.

Зносек поднялся с земли, обтирая окровавленное лицо рукой: лицо его было все исцарапано, голова носила следы острых зубов дикого зверя. Он вздохнул, плюнул, провел рукой по своему израненному черепу, затем наклонился, поднял мертвого зверя и несколько раз ударил им по дубовому стволу. Зносек опоясался своей добычею и снова оглядывался по сторонам, обтирая лицо рукавом. Израненная голова и искалеченные руки не удержали Зносека от новой попытки добраться до дупла. Борьба с диким зверем еще более раздражила его; он снова начал карабкаться вверх по стволу, неся с собою задавленного врага. После долгих усилий ему удалось, наконец, ухватиться руками за край зияющей ямы, он всунул в нее обе руки, приподнялся и всем телом повис над ее отверстием. Зносек посмотрел в нее, убедился, что никакой новой беды с ним не случится, и, опустившись в дупло, исчез в нем… Послышался шорох листьев на дне дупла; Зносек устраивал себе сиденье. Через несколько времени из дупла выглянула голова, рядом с ней показались руки… Зносек открыл свой широкий рот, показывая два ряда больших, белых зубов. Он стонал от боли, но в то же время смеялся от радости, что ему удалось задуманное дело.

В лесу раздался шорох. Внимательно прислушиваясь, Зносек убедился, что шорох этот как будто приближался к нему. Он начал царапать кору ногтями. Через несколько минут в сделанном таким образом отверстии показался глаз Зносека, который рядом с первым выцарапал второе отверстие, и теперь оба его глаза, никем не видимые, могли осматривать дорогу, ведущую к дубу и урочищу. Укрываясь в дупле, он мог пересчитать всех, идущих мимо дуба на урочище, и разглядеть лицо каждого из них.

Зносек вытаращил глаза в сторону леса, откуда ожидал приезда людей. Действительно, вскоре ветви раздвинулись, и из леса, прямо напротив Зносека, выехал всадник, которого сопровождали еще несколько человек верхом. Он сидел на белой красивой лошади с длинной гривой; лошадь была покрыта кожей и медленно подвигалась вперед. Всадник, видно, дал ей волю. Он задумался о чем-то; казалось, он пристально вглядывался во все окружающее, но также нетрудно было заметить, что он ничего не видел, погруженный в свои думы… Это был мужчина высокого роста, с длинной седой бородой. Длинные волосы падали ему на плечи из-под колпака, сделанного из медвежьей пасти, зубы которой торчали над его лбом. Медвежьи челюсти и зубы, казалось, угрожали смертью каждому, кто подумал бы приблизиться к ним. В правой руке всадник держал длинную, точно белой лентой обвитую палку, на конце которой веревкой был привязан каменный топорик. На груди у него надет был панцирь, состоящий из нескольких медных обручей, которые защищали грудь от вражеского удара. Следовавшие за ним в некотором отдалении всадники, по всей вероятности, были его слуги; они следили за каждым движением своего господина, ожидая его приказаний. Один только из спутников старого воина ехал рядом с ним. Это был молодой мужчина, вооруженный так же, как и старик.

Когда они подъехали к дубу, старик остановил лошадь и, заметив, что урочище еще пусто, проговорил:

— Никого еще!

— Никого! — повторил, всматриваясь в даль, молодой воин.

— Что ж, неужели они перепугались и не поехали на сбор? Может ли это быть? Нет даже и тех, которые сзывали нас; им бы первым следовало быть здесь.

Старик соскочил с лошади.