Древнейший

Он поймал себя на том, что нервно оглядывается по сторонам в ожидании, что откуда-нибудь из леса выскочит орда гоблинов, троллей и прочей нечисти, чтобы совершить самое важное убийство и поставить точку в этой проклятой войне.

Кортеж направился к городским стенам. Солдаты заняли оборонительные позиции, а семеро сановников рысью подъехали к Доусону и его людям.

— Госпожа Гвидра! — Доусон склонился в приветственном поклоне перед своей правительницей, своим другом.

Гвидра легко соскочила с лошади, передав поводья одному из воинов, стоявших поблизости, и некоторое время разглядывала дымящиеся развалины, обугленные тела, вздувшиеся зловонные трупы серо-зеленых гоблинов и зелено-голубых троллей, валявшиеся повсюду.

— Они достойно сражались, — осмелился заметить старый простофиля, торчавший рядом с Доусоном.

— Все погибли? — спросила Гвидра, пристально посмотрев на него.

— Мы не нашли ни одного живого, — подтвердил Доусон.

— Значит, на них напало большое войско, — заметила Гвидра. — Но как? Как удалось ему забраться так далеко на юг?

— Волшебство самхаистов, — прошептал один из монахов.

Абелийцы принялись тихонько молиться блаженному Абелю, чем не столько впечатлили, сколько раздосадовали правительницу, а заодно и Доусона.

— Это дикие земли, миледи, — ответил он. — Жителей мало, дороги почти не охраняются, а если бы и охранялись, то все равно через лес можно легко обойти часовых.

— Их наглость невыносима, — заметила Гвидра и знаком приказала Доусону следовать за собой, а приближенным, включая даже леди Дарлию, свою ближайшую подругу, — оставить их наедине.

Доусон в очередной раз не мог не восхититься тем, как его повелительнице удавалось сохранять самообладание. Та спокойная уверенность, которую она распространяла вокруг себя, поначалу удивила многих при пеллинорском дворе. Четверть века назад, когда ее отец, вдовый владыка Гендрон, неожиданно скончался, упав с лошади на охоте, Гвидра была еще юной девушкой. В этой дикой северной местности, известной как Вангард, Гендрона уважали за то, что ему удавалось удерживать разрозненные общины «в мягком кулаке». Это выражение закрепилось за Гендроном так же, как за его отцом и великим дядей, который владел всем Пеллинором.

— Этого нельзя терпеть, — сказала Гвидра, поджав губы, звенящим от напряжения голосом. — После падения Пеллинорской часовни начались волнения, а теперь, когда новости о судьбе Тетмола распространятся, народ совсем упадет духом.

— Вы опасаетесь, что он начнет сомневаться в стойкости своей правительницы? — спросил Доусон.

Гвидра тяжело вздохнула, бросила на собеседника сердитый взор, но тут же смягчилась. Доусон Маккидж был, возможно, единственным человеком во всем Вангарде, который имел право разговаривать с ней с необходимой искренностью.

— Ты помнишь тот день, когда погиб владыка Гендрон? — мрачно спросила она.

— Я был с вами, когда пришла весть.

Гвидра кивнула.

— Да, — продолжал Доусон. — Начались вздохи и сетования, почему владыка не произвел на свет сына.

— Чем тише голоса, тем лучше они слышны, — заверила его дама. — Отчасти из-за них я так быстро решилась выйти за Пейтера.

Доусона не смутили ее слова.

— Став вашим мужем, он сделался мне другом. Думаю, до него тоже доходили эти слухи. Он не мог не видеть, какую боль они причиняют обожаемой Гвидре.

— Я была тогда совсем девчонкой и, конечно, ничем не успела заслужить их доверие. Даже спустя годы, когда Пейтер умер, у них оставались справедливые сомнения на мой счет.

— Это случилось пятнадцать лет назад, госпожа, — напомнил ей Доусон. — Еще до вашего тридцатилетия. Неужели вы боитесь, что люди до сих пор сомневаются в вас?

— Мы ведем безнадежную войну.

— Это Вангард! Мы вечно воюем то с одними, то с другими. В лесах полным-полно гоблинов, побережье кишит поври, на севере тролли и эти альпинадорские варвары. Я никогда в жизни не встречал более несговорчивого народца.

— Это другое, Доусон, — ответила Гвидра тоном, более красноречивым, чем слова, ибо за ним стояла правда, отрицать которую было бесполезно.

Леди сделала своим любовником абелийского монаха. За два года орден блаженного Абеля распространился по всему Вангарду, вызвав недовольство и открытый гнев опасных и могущественных самхаистов.

— Вы полюбили, — сказал Доусон.

— И повела себя как дура. Поставила сердце выше долга, и теперь вся земля расплачивается.

— Эти церкви затеяли бы войну и без вас, — возразил Доусон. — Посмотрите на юг. Там жрецы воюют руками правителей. Каждый день, говорят, по триста человек погибает.

Леди Гвидра кивнула, соглашаясь с его доводами. Действительно, в других провинциях Хонсе борьба абелийцев и самхаистов за религиозное влияние была не столь очевидна. Там она маскировалась под распри между владыками Делавалом и Этельбертом, но менее реальной и жестокой от этого не становилась.