Древнейший

Раздались возгласы одобрения, хотя все прекрасно понимали несбыточность такого плана. Ни один набег не совершался без соответствующего шаманского благословения и не будучи тщательно продуман старейшинами. На это требовалось время, которого импровизированная вылазка не предполагала. Тем не менее всеобщее воодушевление напомнило Милкейле о том, что она играет с огнем, когда вместе с несколькими соратниками тайно общается с монахами-южанами. Больше всех рисковала она сама, шаманка, осмелившаяся отдаться брату Кормику.

— Хотя ладно, пускай поври все сделают за нас, — добавил тот же рыбак спустя минуту, в течение которой всем стала очевидна бессмысленность его предыдущей идеи.

Отметив, как родичи радуются победе поври над своими человеческими собратьями, Милкейла поежилась. Но что поделаешь, провозгласив преимущество свободы выбора над традициями, абелийцы переступили опасную черту. Настаивая, чтобы варвары приняли учение Абеля, отказавшись от собственных многовековых верований, монахи, по сути, открыто признались в ереси. В итоге клеймо еретиков крепко пристало к ним в глазах старейшин племени и шаманов.

Милкейла вспомнила, как однажды указала абелийцам на их недопустимое поведение в отношении варварских святынь, и вздрогнула, будто снова услышала гневную отповедь брата Джавно.

«Что нам за дело, оскорбляет вас наш путь или нет? — ревел он. — Последователей блаженного Абеля ждут небеса, а вам суждено гореть в адском огне!»

Милкейла не знала, что такое адский огонь, но когда Джавно заверил ее в том, что все ее племя обречено провести вечность в лапах демонов, суть его слов стала ей предельно ясна.

К счастью, не все абелийцы обладали таким крутым нравом, как этот нелюбезный монах. Кое-кто из младшей братии, особенно один человек, готов был признать, что существуют и другие объяснения и законы, достойные изучения на пути к познанию жизни. Кое-кто разделял мысли Милкейлы и ее небольшого кружка единомышленников и так же задумывался над тем, каков за пределами туманного озера мир, о котором им запрещалось помышлять.

— Да хранят тебя боги, Кормик, — чуть слышно прошептала шаманка, прижимая к груди ожерелье из волшебных самоцветов, и одними губами добавила:

— Любимый.

Свирепый гном держал зазубренное лезвие всего в дюйме от горла Кормика, когда другой поври перехватил его руку.

— Не надо, — сказал карлик, оттаскивая приятеля от пленника.

— Но я зарежу его правильно! — убеждал тот остальных. — Пускай он будет медленно умирать, а мы окропим береты в луже его крови.

— Нет, не надо его резать, — отвечал второй, преграждая путь кровожадному другу и оглядываясь на несчастного монаха.

Нос у гнома был разбит, на пышных усах запеклась кровь, и Кормик узнал своего противника, с которым дрался, пока не появились ледниковые тролли.

— Да что ты болтаешь? — не унимался тот, что был с ножом. — Я приплыл сюда окропить берет и сделаю это!

— Иди и режь троллей. Вон их сколько.

— Вот еще! Их жидкая кровушка не украсит мой берет. Тебе ли этого не знать, Маквиджик, чертов ты болван!

— Лучше тебе послушать, а то другие монахи сейчас как выйдут из своего каменного дома, а нам только этого не хватало!

Кое-кто из гномов стал возмущаться, другие согласно зашумели. Но тут поддержать Маквиджика решил еще один поври, в котором Кормик признал раненого Бикельбрина. Именно его юноша спас на берегу, бросившись наперерез ледниковым троллям.

— Да черт с ним, Прагганаг, — сказал Бикельбрин карлику, все еще сжимавшему в руке нож. — Сдается мне, это он спас мою волосатую задницу.

— Иначе бы тролли тебя прикончили, — согласился Маквиджик. — И лежал бы ты нынче под грудой камней рядом с Регуиньо.

— Ага, — кивнул один из гномов и, к ужасу Кормика, потряс кровавым сгустком, бывшим, по всей видимости, сердцем Регуиньо.

— Ну и что? Если бы не тролли, мы бы дрались с монахами, — настаивал Прагганаг, хотя выглядел он при этом уже не так воинственно и держал нож вниз острием.

На минуту Кормику показалось, что он выживет в этой передряге.

— Поглядите, как они подпалили меня! — добавил поври, выдергивая клок из левой половины своей огненно-рыжей бороды.

Вернее сказать, рыжим осталось лишь то, что справа, тогда как слева волосы обуглились от вспышки одной из молний, которыми отбивался Джавно.

— Что же это получается?! Я лишился половины бороды ни за что? Человечью кровь, такую алую, уже связанную и готовенькую, значит, не трожь?

— Мы были бы последними подонками, если бы убили малого, который спас наши шкуры! — прорычал в ответ Маквиджик.

— И сровнял со щеками твой жирный нос! — ярился Прагганаг.

— Ага, — Маквиджик кивнул Кормику в знак уважения. — Заехал что надо!

— Да и пинок был от души, — добавил Бикельбрин.

— Тем более надо его прикончить! — рассудил Прагганаг. — И берет краше станет!

— Но ведь не ты же его завалил, так? — спросил Маквиджик. — Это тролли его отделали, и то только потому, что парень бросился в самую их гущу, спасая Бикельбрина. Если хочешь забрать чью-то кровь, то сам должен его победить, согласен?