Древнейший

— Мы с братом Хейкалнаком специально плаваем туда, чтобы почувствовать настоящую холодную воду. Вот уж не думал, что буду скучать по ледяной пучине Мирианского океана, — пожаловался он.

— Твоя правда, — согласился Бикельбрин.

— А я надеюсь, что еще вернусь туда, — сказал Маквиджик, и все, включая его печального соседа, посмотрели на него в изумлении.

— Ну не дурак ли ты, Маквиджик! — подал голос с кормы Прагганаг. — Только ступишь на берег, и кровь тут же застынет у тебя в жилах. Или ты возомнил себя ледниковым троллем? Хороша надежда, как бы поскорее сдохнуть!

— Вот-вот, — согласился сосед Маквиджика. — Мы ведь даже не знаем, в какой стороне этот чертов Мирианский океан! Одни говорят, на востоке, другие — на западе. А сколько сотен пало в экспедициях на большую землю, которую жрецы называют великолепной? Если бы не Митранидун, нам всем пришел бы конец.

— Если не от варваров и монстров, то уж точно от холода, — кивнул Бикельбрин, но тон его заметно разнился с испуганными интонациями спутника.

Бикельбрин и Маквиджик заговорщически переглянулись. Они часто раздумывали над тем, как покинуть Митранидун, а последнее время стали в открытую заявлять, что смерть, пусть даже без Сепульхера, не намного хуже, чем скучное прозябание на туманном озере.

— Когда звезды на землю с неба взглянут, — затянул песню один из гномов.

— Двадцать воинов плечом к плечу встанут, — подхватил второй, выводя мотив торжественного военного гимна поври, в котором все заканчивалось плохо.

— О нет, только не эту песню! — вскричал еще один карлик. — Сегодняшняя ночь будет веселой, дурачье! Ведь нас ждет не война, а разминка!

— За которую Прэг поплатится лицом, — съязвил запевала.

Все опять засмеялись, кроме Прагганага, конечно, который испепеляющим взором смотрел на остальных, продолжая точить лезвие топора о брусок, но скрежет потонул в общем хохоте.

Ночь выдалась темная, и очертания острова Часовни были едва различимы в тумане. Однако гномы уверенно держали курс. Мало кто мог сравниться с поври в мастерстве мореплавания, даже когда дымка поднималась над Митранидуном так высоко, что почти полностью скрывала звезды.

— Ха, похоже, наш монашек будет драться, — заметил Бикельбрин, прервав долгое молчание, в течение которого слышался только мерный плеск весел о воду, и указывая вдаль, где за слоистой мглой виднелось одинокое пламя факела.

— Бьюсь об заклад, что он привел с собой полсотни дружков, — проворчал Прагганаг.

— Тогда поохотимся на славу, и мой берет скажет мне спасибо, — отозвался Маквиджик. — В любом случае причаливаем. Если там будет засада, то сразу же пускай в ход свой топор, Прэг, и мы быстро с ними покончим.

Кормик не слышал, как приближался плот. Ночной бриз наполнял его уши плеском волн, ударявшихся о скалистый берег. Прошло несколько часов ожидания, догорал второй факел, и монах уже давно перестал вглядываться в темную даль озера. Он сидел на песке, опершись спиной о большой камень, и смотрел в небо, которое виднелось то тут, то там сквозь серые завитки тумана. В руках юноша вертел два самоцвета, гематит и магнит, то и дело прижимая их друг к другу. Власть магнита заключалась в силе притяжения, которой Кормик часто пользовался, чтобы искать на пляже и отмелях, разбросанных вокруг острова Часовни, разные металлические предметы. Благодаря магниту он начинал чувствовать металл и уже нашел много монет, старинного оружия и инструментов. А еще этот самоцвет позволял притягивать небольшие металлические изделия к руке.

В эту ночь ничего найти не удалось, хотя Кормик особенно и не старался. Поиски были лишь предлогом, чтобы выйти из церкви, не вызывая подозрений у братии. Как только солнце село, он даже перестал делать вид, что занят с магнитом. В голове вертелся только один вопрос: вернутся поври или нет?

Но даже раздумья о предстоящем поединке улетучились, когда на небе засверкали звезды, а туман еще не успел подняться высоко и окутать их сплошной пеленой. Как часто Кормик терялся в сиянии этих небесных огней, уносясь мыслями в те времена, которые провел в Вангарде, в Пеллинорской часовне, и за заливом, в часовне Абеля, главном аббатстве его церкви. Те дни были такими хорошими, наполненными страстью. Полный замыслов и воодушевления, с широко распахнутыми глазами и открытым сердцем, он с головой окунулся в жизнь часовни, ловя каждую деталь, каждое суждение, принимая на веру каждый догмат и каждое чаяние в наставлениях блаженного Абеля.

«Куда подевался этот всепоглощающий огонь надежды?» — задавался вопросом Кормик.