Для того чтобы выполнять такие маневры, всему экипажу триеры нужно было хорошо знать свое дело и приучиться внимательно слушать и быстро и точно исполнять команду начальника; а для этого необходимы были частые учения и постоянная служба. Моряков нельзя было, как гоплитов, распускать на мирное время по домам, чтобы собирать на корабли только перед самой войной. Для матроса служба должна была стать его постоянным делом, и, понятно, он должен был получать жалование, потому что не мог уже заниматься каким-либо хозяйственным промыслом, как мог это делать гоплит в свободное от походов время. Но морякам платили немного, всего драхму, а то и три обола[23]
в день. Идти на такое маленькое жалование могла заставить людей только крайняя бедность, тем более что служба на кораблях была опасная и трудная. В матросы поступали граждане из класса фетов, бедные метеки; много среди них было и рабов, купленных триерархом на рынке или отданных внаем своими господами.Так возник у афинян флот, на который они теперь по слову бога возлагали свои надежды. Совет на Истме решил бороться с персами на суше и на море. Во главе как сухопутных, так и морских сил были поставлены спартанские командиры. Но афиняне выставили в союзный флот наибольшее число кораблей, и потому в вопросах морской войны решающее значение имел голос их стратега; а стратегом у них в 480 году был Фемистокл.
Когда в середине мая 480 года Ксеркс приехал в Абидос, все его морские и сухопутные силы были уже в сборе. Царь захотел произвести им смотр. С высокого, нарочно насыпанного холма, на котором поставлен был роскошный мраморный трон, увидел он корабли, покрывшие весь Геллеспонт, и стройные колонны войск, занимавшие весь берег и все равнины вокруг, насколько хватало глаз. Последние сомнения, которые еще тревожили царя, исчезли, и он приказал готовиться к переходу в Европу.
Весь остаток дня и всю ночь в громадном лагере шли хлопоты. Под утро жрецы зажгли на мостах благовонные курения и миртовыми ветвями усыпали путь. Царь взошел на мостки и, когда, играя и отражаясь в тихой воде, поднялось солнце, он совершил из золотой чаши возлияние морю и молился солнцу, чтобы не случилось какого несчастия в походе. Потом, чтобы примириться с Геллеспонтом, который он оскорбил позорным наказанием, Ксеркс бросил в его волны чашу, золотой кувшин и меч и приказал начать переправу, а флоту велел плыть к Афону.
До ста тысяч воинов было в войске Ксеркса, да не меньше этого в обозе, и каких только племен, каких вооружений не было в этой толпе! Рядом со стройными иранцами, одетыми в простые и удобные кафтаны, виднелись закованные в медные доспехи мускулистые и суровые ассирийцы. Развевались перья на шлемах у греков и лидийцев. Высоко над остальной толпой подымались на своих верблюдах закутанные в бурнусы арабы. беспорядочной ватагой скакали на косматых лошаденках сигарты, иранские степняки, все вооружение которых состояло из ножа и аркана. Проходили странные, причудливо одетые отряды, собранные с далеких окраин царства Ксеркса: полунагие черные и курчавые эфиопы из Африки, азиатские халибы с длинными рогатинами и в шлемах, на которых торчали сделанные из меди бычачьи рога и уши, фракийцы в лисьих шапках и с обмотанными козьими шкурами ногами…
Несколько дней и ночей непрерывно шла переправа. Спеша и теснясь, одна за другою вливались пестрые, разноплеменные толпы вооруженных людей в узкие проходы моста и, подгоняемые ударами бичей, переходили на берег чуждой им земли, чтобы идти покорять своему господину далекую страну, которой они не знали и до которой им не было никакого дела. Сам царь перешел через Геллеспонт на второй день. На два стадия впереди его поезда дорога была очищена от народа, и никто не смел ступать на нее под страхом ужасного наказания.
Впереди на прекрасных конях ехала тысяча отборных всадников; за ними шла тысяча воинов, копья которых опущены были к земле и рукоятки украшены золотыми гранатами; затем следовало десять священных лошадей в драгоценной сбруе, а за ними – священная колесница Великого бога, запряженная восьмеркою белых лошадей. Колесница была пустая; слуги вели лошадей под уздцы. За священной повозкой ехал сам Ксеркс на боевой колеснице, в драгоценной одежде и с царской короной на голове. За ним опять шла тысяча копьеносцев – из самых знатных, самых близких к царю персов; их копья были подняты вверх и украшены золотыми яблоками. Замыкала шествие вторая тысяча отборных всадников, а сзади на протяжении двух стадиев было опять пустое пространство, на которое никто не смел ступить.
Благодаря сложным приготовлениям поход Ксеркса шел очень удачно, и в половине сентября, овладев после побед при Фермопилах и Артемисии всей Средней Грециею, персы приближались к Аттике.
Составившие союз греки, видя, что они не могут задержать персов, решили оставить Аттику в жертву врагу и отступить к Истму, чтобы прикрыть доступ в Пелопоннес; их флот отошел к Саламину.