Древняя и средневековая Русь

При этом Дмитрий Герасимов показывал какую-то карту, которую Павел Новий использовал для своей книги, поручив составить копию с нее Баттисто Аньезе.

Виллоуби, Ченслер, Барро, Пит, Баренц, Герберштейн и другие путешественники XVI в. пользовались географическими сведениями русских людей. Один русский корщик, Гаврила, служил лоцманом Стивену Барро во время плавания его у берегов Кольского полуострова, а другой русский корщик, Лошак, хорошо знавший путь на Новую Землю и Обь, вел его судно по волнам Ледовитого океана. Стивен Барро отмечает их большую роль в своем плавании, их искусство, их доброжелательность и с большой теплотой вспоминает Лошака, Гаврилу, Федора и Кирилла. Герард Меркатор создавал свои карты в середине XVI в., пользуясь для обозначения Севера и Сибири сведениями, почерпнутыми от русских поморов. Сведения эти могли быть почерпнуты и со слов русских путешественников, мореходов и дипломатов, и из карт.

Географические карты русские начали составлять еще в конце XV в., когда впервые встречаются известия о том, как тот или иной дьяк реку или озеро «на луб начертил». При Василии III у нас имелись не только «списки», но и «чертежи» (карты) земель, рек и дорог Руси Литовской.

Этот интерес к окружающим Русь и далеким странам, столь характерный для русских людей конца XV–XVI в., обусловил то обстоятельство, что на Руси сравнительно рано узнали об Америке.

В 1530 г. Максим Грек писал об экспедиции Колумба, о Кубе, Молуккских островах (которые, кстати сказать, были открыты португальцами лишь в 1512 г.), а спустя 20–25 лет русские люди узнают подробности плавания Христофора Колумба и Америго Веспуччи («Веспуцея Шпанца»), причем Максим Грек писал и более научно, и более точно и серьезно, чем Мартин Бельский и переводные «Космографии» конца XVI в. Так русские люди XIV–XVI вв. своими смелыми путешествиями не только делали Русь вновь «слышимой и знаемой всеми концы земли», но и вносили бесценный вклад в географическую науку и знакомили народы Западной Европы и Азии с неизвестными им странами и морями.

В рассматриваемый нами период времени на Руси широко распространяется просвещение. Немало было на Руси «книжных людей». Среди них суздалец Дионисий (XIV в.), которого летопись характеризует как «мужа премудра, разумна, промышлена же и рассудна». Дионисий своей ученостью поверг в изумление константинопольских монахов. По его инициативе монахом Лаврентием была составлена знаменитая Лаврентьевская летопись. Его друг, нижегородец Павел Высоцкий, «книжен бысть вельми и философ ведий» и в своем монастыре в Нижнем Новгороде время от времени проводил «зело» полезные «беседы», слушать которые собиралось немало монахов.

«Ученым» человеком был знаменитый московский митрополит Алексей. Большой образованностью отличался Иван Калита, что, правда, нельзя сказать о всех его потомках.

Появляются переводные сочинения по медицине, космографии, астрологии и т. п., в том числе знаменитый «Луцидариус» — своего рода энциклопедия. Русские люди изучали польский, немецкий, латинский, греческий, шведский и другие языки. Афанасий Никитин пишет и по-арабски, и по-персидски, и по-татарски (тюркски).

История сохранила нам имена многих любознательных и образованных людей XV — начала XVI в., таких как Тучков, Токмак, Сабуров, Шуйский, Карпов, Герасимов, Вассиан Рыло и много других. В отрывках, изречениях они знают Гомера и Пифагора, Платона и Аристотеля, Гезиода и Сократа, Эпикура и Плутарха, Фукидида и Исократа, Геродота и Пифагора, Демосфена и Ксенофонта и других ученых и писателей античности.

Это были люди разных политических взглядов. Так, например, боярин Федор Иванович Карпов, единомышленник Максима Грека, видный дипломат, в свое время принимавший послов крымских, ногайских, казанских, польских, посланцев императора и папы, был человеком «премудрейшим», «многим разумом украшенным». Его пытливый ум хотел вникнуть во все, его мучили противоречия и сомнения, он боялся, что отходит от «благочестия». Он увлекался астрологией, считая ее наукой всех наук, «гомеровым словом». «Аз же ныне изнемогаю умом, в глубину впад сомнения», — писал он Максиму Греку. Его произведения полны скорби и пессимизма, он вслед за евангелистом Иоанном утверждает, что «весь мир во зле лежит», его взоры обращены к прошлому.

И полная ему противоположность — послания Филофея, Иосифа Волоцкого, полные энергии, оптимизма, отражающие идеологию складывающегося самодержавия.

Таким же «книжным» человеком нового склада, патриотом, политическим деятелем, стремившимся разобраться в новой государственной системе и теоретически ее обосновать, был Михаил Григорьевич Мисюрь-Мунехин, дьяк Василия III, первый великокняжеский дьяк во Пскове. Его друзьями были Дмитрий Герасимов, Николай Немчин (Николай Булев), Филофей, к которому он обращался, прося разрешить сомнения, и, судя по ответу Филофея, пытливый ум дьяка далек был от того, чтобы объяснить все «Божиим промыслом».