Древняя книга Агриппы

Колоритная парочка! Один – плешивый, с венчиком курчавых седых волос и свекольно-красной физиономией. Внушительных размеров пивной живот упирался в столик, угрожая его опрокинуть. На животе покоился золотой скорпион в натуральную величину, прикрепленный на свисающую с шеи массивную золотую цепь. И если толстяк производил в целом забавное впечатление, то второй имел без всяких преувеличений просто жуткую внешность. Всю верхнюю часть его тела покрывали ужасающие шрамы от ожогов и операций по пересадке кожи. Лицо было восстановлено пластической хирургией и напоминало застывшую маску, на которой жили лишь ярко-голубые глаза.

– Добрый день, – поздоровалась Ольга, – приятного аппетита!

– Приветствую вас, прекрасная незнакомка! – пророкотал плешивый. – И вашему спутнику привет! Сочтем за честь пригласить вас к столу.

– Спасибо, но мы только что с поезда и торопимся в ресторан, – отказалась Ольга.

– В ресторан? – поразился плешивый. – Помилуйте, да что же там делать днем? И потом, вы же не знаете, где здесь что и почем! Пообедайте здесь, а вечером мы вам покажем самые достойные местные заведения. Ара, Карик!

Из дома выглянул молодой парень.

– Карик-джан, – обратился к нему плешивый, – принеси-ка еще два обеда, пару бокалов и бутылочку фанагорийского «Мерло».

– Совершенно напрасно, – сказала Ольга, усаживаясь за столик, – мне, право, неловко…

– Это мне неловко, простите меня великодушно, – мягко прервал ее плешивый, – но, в конце концов, раз мы все равно познакомимся, так лучше это сделать раньше. Что зря время терять? Правда, Коля?

Обгорелый Коля ответил, почти не шевеля щелью губ:

– Петя абсолютно прав, вы с вашим спутником окажете нам честь.

Появился Карик, поставил на стол бутылку вина, два бокала и два овощных салата.

– Кушайте на здоровье! – пожелал он и удалился.

Плешивый Петя проворно разлил вино по бокалам и провозгласил:

– Давайте за знакомство и приятный отдых! Кстати, позвольте представиться: Петр Андроновский, портретист. А это мой друг, Николай Троф, скульптор.

– Ольга.

– Андрей.

– Ну давайте!

Вино оказалось терпким и легким на вкус – как и положено красному сухому вину.

– Так вы люди искусства, настоящие профессионалы? – спросила Ольга.

– Мы гении, отвоевавшие место среди профессионалов, – серьезно заявил Андроновский. – Эти снобы от холста и мольберта все-таки признали меня, скрипя зубами. Я просто раздвинул толпы этих жалких ремесленников, заняв судьбой предназначенный мне пьедестал. Ну а Коля осенью организует свою персональную выставку. Уверяю вас, его ждет оглушительный успех!

– Да ладно тебе, – попытался прервать его Троф, но Андроновский продолжил, не обращая внимания на робкий протест друга:

– Не скромничай, твои «Три обезьяны» – просто шедевр! Впрочем, осенью вы сможете их сами увидеть. Приходите, не пожалеете! Это вам не металлические уродцы Церетели, нет! Это просто поэзия в камне!

– Он хвалит меня потому, что я не претендую на его экологическую нишу, – иронически пояснил Троф, – а будь на моем месте, скажем, Шилов, то он вряд ли ушел бы отсюда живым.

– А что Шилов? – фыркнул Андроновский. – Всю свою славу он составил тщательной прорисовкой деталей туалета. Что его портреты? По сути, раскрашенные отретушированные фотографии!

– При всем моем уважении к вам, Петр Андреевич, позволю себе не согласиться, – раздался вдруг негромкий голос. Он принадлежал человеку, сидевшему за соседним столиком. Ольга удивилась: как она раньше его не заметила, ведь она единственная из всех четверых сидела лицом и давно должна была увидеть неожиданного оппонента Андроновского.

– Позвольте, а вы кто такой? – раздраженно спросил Андроновский и сделал попытку повернуться. Столик угрожающе качнулся под натиском внушительного живота, жалобно скрипнув пластиковыми ножками по плиткам пола.

– Я ваш давний и верный поклонник, – ответил незнакомец. Ольге показалось, что она где-то уже видела этот нечеткий овал лица, пыльного цвета волосы и дымчатые очки в роговой оправе. Незнакомец тем временем снял очки и продолжал, пристально глядя на Андроновского:

– Я абсолютно уверен, что вы гениальный художник современности. Но при всем при этом нельзя оспаривать гениальности Шилова. Просто у вас разные манеры письма. Кстати, вы тоже не избегаете тщательной прорисовки деталей. Но при этом главное, что делает ваши произведения неповторимыми, – это последний мазок. Вы гений последнего мазка, мистическим образом оживляющего портрет и превращающего его в шедевр! Гениальность же Шилова в другом: он видит людей такими, как они есть, он видит все их потаенные, скрытые от остальных людей стороны. Это страшный дар: видеть – и суметь передать это на холсте! У вас же дар другого рода. Если Шилов изображает слепок ауры человека, то вы передаете импульс этой ауры. Я бы сказал так: у Шилова портрет – спектрограмма души, а у вас – импульс света, удар молнии!

Незнакомец обвел всех присутствующих взглядом, несколько виновато улыбнулся: