Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

С точки зрения знатоков канонического права, аргумент черниговского епископа о поставлении Клима Смолятича в русские митрополиты главою святого Климента, возможно, и выглядел несостоятельным, поскольку опирался не на существующие церковные нормы поставления епископов и не на чин полноправной передачи епископской власти, а лишь на случайный обрядовый аксессуар[503]. Но именно этот последний в глазах многих русских людей обладал уникальной дароносной и благословляющей силой. Глава святого Климента, ученика апостолов Петра и Павла и одного из первых римских пап, была особо чтимой святыней Древней Руси (Клим Смолятич, по-видимому, как раз носил имя святого папы). Вывезенная в 989 г. князем Владимиром из Херсона и хранимая в киевской церкви Успения Богородицы (Десятинной), она являлась символом духовной независимости Русской церкви, ее связи с апостольским христианством[504]. Изливаемая этой реликвией благодать, по мысли епископа Онуфрия, с лихвой могла возместить отсутствие патриаршего благословения.

Того же мнения вместе с ним держались еще пять епископов, присутствовавших на соборе. Большинством голосов (шесть против трех) собор высказался за избрание Клима Смолятича главой Русской церкви, и 27 июля 1147 г. в день великомученика Пантелеймона, небесного покровителя князя Изяслава Мстиславича, зарубский инок был поставлен в митрополиты в Софийском соборе. Значение этого акта было очевидно. Спустя столетие после князя Ярослава и митрополита Илариона Русская церковь волею Изяслава Мстиславича вторично бросила вызов Константинопольской патриархии в борьбе за церковную независимость.

Как политик, Изяслав чутко уловил историческую потребность Руси в самостоятельной церковной организации. По словам церковного историка митрополита Макария, в его мятежном поступке «выразилось только то, что давно уже чувствовали и понимали, не могли не чувствовать и не понимать и князья русские, и многие их подданные, выразилось сознание, что поставление русских митрополитов в Константинополе имеет большие неудобства для Русской Церкви и государства, что митрополиты-греки, часто не знавшие русского языка, не в состоянии приносить для России столько пользы, сколько приносили бы митрополиты из русских, что постоянная присылка в Россию митрополитов-греков была не безобидна для русских иерархов и что, наконец, избрание для России митрополита в Константинополе, совершавшееся без участия русских князей, было оскорбительно для последних, тем более что давало повод царям греческим оказывать на Россию свое влияние. Неудивительно потому, если Изяслав нашел сочувствие себе и в самом Клименте митрополите, и во многих русских епископах»[505].

Но вместе с тем самочинство великого князя в такой деликатной сфере, как вопросы церковной организации, возбудило сильное неприятие и сопротивление, ибо древний обычай принимать из Царьграда митрополита, поставленного патриархом, многими считался непреложным церковным законом. Еще хуже было то, что вся акция с поставлением Клима была слишком явно и тесно связана с политическими интересами одного князя – самого Изяслава. И потому исторически обусловленное желание Мстиславича сделать выборы русского митрополита внутренним делом русских же церковных и светских властей естественным образом было воспринято его политическими противниками как попытка манипулировать единственным общединастическим или наддинастическим институтом, каким являлась Русская церковь, для того чтобы добиться политического перевеса одной ветви княжеского дома[506]. Никоновская летопись, отмечая высокие достоинства Клима Смолятича, все же оговаривается, что «мнози же убо о сем негодоваху, и от епископов, и от прочих священных, и от иночествующих, и от мирских. Паче же на князя Изяслава Мстиславича Киевскаго негодоваху». В результате церковь сделалась пешкой в династической игре, а канонические принципы церковной организации были поставлены в зависимость от исторических случайностей и превратностей политической борьбы.

Главной фигурой церковной оппозиции Изяславу и Климу вскоре стал новгородский епископ Нифонт, признанный авторитет в области церковных канонов, чьи ответы на «Вопрошания» новгородского иеродиакона Кирика, касающиеся неясных и спорных моментов церковной практики, сохраняли для русских священнослужителей значение нормативного руководства на протяжении всего Средневековья[507]. Его знали и как усердного храмоздателя, внесшего большой вклад в церковное зодчество Новгорода, Пскова и Ладоги. Открыто объявив Клима Смолятича самозванцем и узурпатором, Нифонт отказался совершать с ним совместные богослужения и поминать его имя на литургии. Тех епископов, которые поддерживали митрополита, Нифонт называл человекоугодниками. Вероятно, точно так же поступили Мануил Смоленский и Косьма Полоцкий.