Говоря о дате рождения Андрея, исследователи, как правило, употребляют осторожное «около 1110 года». Все вычисления тут, так или иначе, крутятся вокруг известия Татищева, согласно которому Андрей погиб в 1174 г. в возрасте 63 лет. Однако мы не знаем источника этих данных, и нельзя исключить того, что Василий Никитич сам произвел соответствующие расчеты, отталкиваясь от даты рождения Долгорукого (по Татищеву – 1090 или 1091 г.), представлений о нормальном брачном возрасте – 18 лет, а также от зафиксированного в летописях факта, что Андрей был вторым сыном Юрия. Эти общие соображения в совокупности как раз выводят на 1110–1111 гг. Впрочем, такие же расчеты без труда мог проделать и любой древнерусский книжник, чей труд, в свою очередь, послужил Татищеву источником[554]
. Между тем эти вычисления небезупречны, поскольку имеются веские основания сдвинуть дату появления на свет Юрия с 1091 на 1097/98 г. (см. с. 111). Кроме того, наука располагает данными рентгено-антропологического исследования скелета Андрея, проведенного в 1934–1933 гг. известными патологоанатомами Д.Г. Рохлиным и В.С. Майковой-Строгановой[555], из которого следует, что на момент смерти князя физиологический возраст его костяка соответствовал состоянию костей 50—55-летнего человека. Все это позволяет уверенно датировать рождение Андрея временным интервалом с 1124 по 1129 г., после чего, кстати, историкам больше не придется недоумевать, чем занимался этот энергичный князь «первую половину своей жизни» (то есть с пресловутого 1110 г. по 1147 г., когда Андрей впервые попадает в поле зрения летописцев): он начал ратную жизнь, будучи молодым человеком 16–20 лет, в полном соответствии с обычаями своего времени.Юрий, судя по всему, заботился о том, чтобы дети его получили лучшее по тем временам образование. О брате Андрея Михаиле известно, что он «с греками и латинами» говорил «их языком яко русским». Сам Андрей, по сообщению его Жития, был прилежным учеником и с юного возраста не заботился ни о чем, кроме «книжного поучения» и «церковного пения». Конечно, эти слова не следует воспринимать буквально, без поправки на специфику агиографического жанра. В набожности и начитанности Андрея сомневаться не приходится, однако львиную долю своего времени в юности, как и полагается княжичу, он, безусловно, посвящал главной княжеской науке – ратному делу (о его недюжинной силе свидетельствует окостенение в местах прикрепления сухожилий, характерное для людей, с детских лет тренирующих свое тело). Отвагой он не уступал храброму сопернику своего отца, Изяславу Мстиславичу, и выше мы видели, что летописи сохранили немало примеров военной удали Андрея, его опьянения боем (исследование его костяка также подтверждает, что в бою Андрей не щадил себя и часто получал глубокие ранения, при которых задевалась кость, о чем говорят многочисленные следы старых, заживших рубцов на правом предплечье и кистях рук). Но, любя страсть и поэзию войны, Андрей не любил понапрасну лить кровь, побуждал отца мириться с побитым врагом и чтил святость крестоцелования. Эта черта его характера не укрылась от летописца, который отметил, что Андрей был «не величав на ратный чин», но ждал похвалы лишь от Бога. В зрелом возрасте он уже не ввязывался в лихие схватки и не становился лично во главе полков, поручая воевать подручным князьям и воеводам, – причиной тому, вероятно, была патология позвоночника, а именно срастание шейных позвонков, которое должно было сильно ограничить Андрея в свободе движения. Запрокинутая на неподвижной шее голова князя, из-за чего он взирал на собеседника как бы сверху вниз, по-видимому, немало способствовала широко распространенному мнению о нем как о гордеце и «высокоумце».