Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

Естественным соперником Мстислава в будущей схватке за киевский стол был владимиро-волынский князь Ярослав Святополчич, превосходивший его старшинством. Их связывали родственные узы, так как Ярослав еще при жизни отца, в 1112 г., женился на Мстиславовой дочери[210]. Но после переезда Мстислава в Белгород Святополчич счел себя обойденным и выразил свое недовольство какими-то враждебными действиями[211]. Верный себе, Мономах поначалу попытался решить дело миром. Однако Ярослав, вызванный в Киев на суд старших князей, медлил с приездом, и тогда союзное войско Мономаха, Давыда Святославича и обоих Ростиславичей, Володаря[212] и Василька, осадило Владимир-Волынский. Ярослав продержался два месяца, после чего «покорившеся во всем» Мономаху. Владимир на первый раз ограничился наставлением: «и наказав его о всем [указал все его вины], веля ему к себе приходити, когда тя позову». Но принужденная покорность волынского князя оказалась недолговечной: уже в следующем году он прогнал от себя жену, «внуку Володимерю», что было демонстративным знаком полного разрыва с великим князем. Мономах снова повел на него объединенную рать князей, и тут Ярослав увидел, что переоценил свои силы, ибо от него «отступиша» даже его бояре. Потеряв доверие собственной дружины, он бежал к своим заграничным родичам — сначала в Венгрию[213], затем в Польшу. Во Владимире-Волынском сел зять Володаря, Роман, а после его скоропостижной кончины в январе 1119 г. Мономах посадил на Волыни другого своего сына, Андрея.

В 1020—1021 гг. Мономашич и Святополчич обменялись ударами: Андрей Владимирович водил половцев в Польшу, а Ярослав в ответ приходил с ляхами к Червеню, но был отражен тамошним воеводой Фомой Ратиборичем.

Тем временем Володарь Ростиславич тоже не сидел сложа руки. Он готовился произвести глубокое вторжение в Польшу, для чего заключил соглашение с опасными врагами Болеслава III: поморскими славянами и пруссами. Когда об этом стало известно при польском дворе, могущественный вельможа, наместник Силезии Петр Властович[214], добровольно вызвался разрушить планы перемышльского князя. Заручившись согласием Болеслава, он во главе отборного отряда из тридцати всадников отправился в Перемышль, где выставил себя обиженным изгнанником, мечтающим отомстить своему бывшему господину. Обманутый Володарь охотно принял знатного перебежчика на службу и приблизил к себе. С тех пор Петр Властович искал способа осуществить задуманное и, как только представился удобный случай, похитил Володаря и переправил его в Польшу. Летопись кратко сообщает об этом под 1122 г.: «…и Володаря яша ляхове лестью, Василкова брата». В западных источниках рассказ о похищении Володаря существует в двух версиях. По сообщению польского хрониста Винцентия Кадлубека, захват перемышльского князя был совершен на пиру. Согласно же показанию немецкого историка и агиографа Герборда, похищение произошло во время охоты, когда дружина Володаря рассеялась по лесу, неосмотрительно оставив своего князя в руках Петра Властовича и его людей. Для того чтобы выкупить Володаря из плена, его брат Василько и сын Владимирко[215] (в то время князь Звенигородский и Белзский) отдали Болеславу бесчисленные сокровища, но что еще важнее, Ростиславичи обязались действовать вместе с польским князем против Мономаха. (Пораженный величиной выкупа, немецкий хронист Герборд писал, что «золото, и серебро, и всякие драгоценности в вазах и одеждах, и разного рода богатства были привезены на колесницах и верблюдах в Польшу» в таком количестве, «что вся надменная Русь зачахла от непривычной [для нее] бедности». Часть выкупа получил Петр Властович. Однако католическое духовенство наложило на него покаяние за коварный поступок с русским князем, вследствие чего Петр Властович вынужден был раздать значительные суммы церквам и монастырям. В середине 40-х гг. XI в., при сыне Болеслава Владиславе II, он попал в опалу и подвергся жестокой расправе, что было с удовлетворением отмечено летописцем: «Той же зиме Владислав Лядьский князь емъ [схватив] мужа своего Петрка ислепи, а языка ему уреза и дом его разграби, токмо с женою и с детьми выгна из земли своея, и иде в Русь якоже евангельское слово глаголет: еюже [которою] мерою мерите [той же] возмеритися [вам]…»)