Древняя Русь и Великая степь

Теперь можно вернуться к вопросу о том, чьи интересы представлял Чингис: аристократии (по В. В. Бартольду) или демократии (по С. А. Козину),[785] но прежде поставим другой, предваряющий, вопрос: а были ли в Монголии XII в. «аристократы» и «демократы»? По происхождению все монголы были равны, ибо предками их были Пестрая Лань и Серый Волк. Богатство преходяще: оно то есть, то потеряно. Влияние в племени зависит от личных качеств, а не от социальной принадлежности. Думается, что сама постановка вопроса неправомерна. Она как бы механически переносит коллизии Западной Европы, где действительно была аристократия из победоносных франков и демократия из покоренных галло-римлян во Франции и саксов в королевствах Германии и Англии, на Великую степь. Стоит ли отказывать этносам в праве на оригинальное развитие? Нужно ли подгонять их историю под рамки тех периодов, которые привычны для немца или француза? Именно это пытались проделать над историей Византии и Руси немецкие историки и их русские последователи в XIX в. Гордые греки с презрением отвергали сопоставление своей высокой культуры с диким Западом, а наши предки робко, но упрямо заявляли: «Мы хотим по-своему пахнуть».

Надо полагать, что целесообразнее не искать сходство Монголии с Францией, а учитывать их различия, особенно очевидные в аспекте географии времени, или палеогеографии голоцена, куда входит и этносоциальная история как необходимый компонент.

Поскольку в Чингисовой Орде, не традиционной, а возникшей вопреки традиции, главную роль играли добровольцы, то им было необходимо объяснить цель и смысл дела, за которое надо было отдавать «труды и силы». Иными словами, им была нужна простая и желанная программа. Тэмуджин, испытавший на себе половину тягот своих соратников — вторую половину ему еще предстояло испытать, — великолепно понимал, что они хотят двух вещей: справедливого вознаграждения за заслуги, без учета родового старшинства, обычно сводившегося к непотизму (покровительству родственникам за счет героев), и мира! Да-да, вселенского мира,[786] при котором можно было бы жить не в тесных куренях, а в аилах, выпускать скот ночью на пастбище и спокойно спать в герах (юртах), не ожидая внезапного нападения чжурчжэньских или меркитских головорезов, а также их наемников — татар.

Первое желание было выполнено, потому что всецело зависело от характера хана, но второе порождало диалектическое противоречие: мира должны хотеть обе стороны, в противном случае он недостижим.

Меньшим, но все же существенным препятствием к установлению мира на границах была принятая в то время форма дипломатических посланий. Этикет требовал, чтобы хан выступал как миродержец и диктовал народам свою волю. Так же составляли свои ноты все тогдашние суверенные государи: германские императоры, греческие базилевсы, арабские халифы и китайские «сыны Неба». Когда эта манера выражения воспринималась буквально, возникали эксцессы, часто кровавые. Послов убивали, а за гостеубийство монголы шли в карательные походы. Да и не могли не идти, ибо их этническая психология была основана на принципе взаимовыручки и признания юридической ответственности коллектива за все поступки его членов. Хан не мог поступать вопреки сложившемуся стереотипу поведения, даже если бы он этого желал. Но ведь он сам был членом этого коллектива, думал и чувствовал так же, как его ратники, а следовательно, неизбежно вступал в войны ради обеспечения приемлемого мира. Увы, незнание соседей и невнимание к их особенностям иногда дорого стоили легкомысленным правителям и их невежественным подданным, полагавшим, что их задача — только подчинение султанам, королям, царям и князьям. Но об этом пойдет речь ниже, а пока отметим, что члены разных этносов реагируют на одинаковые возбуждения разнообразно. Если монголы XIII в. не мыслили, что предательство может остаться безнаказанным, и справедливости ради уничтожали население городов, где были убиты их послы, то переднеазиатские мусульмане считали убийство посла пустяком, из-за которого не стоило волноваться, а «франки» — европейцы, пошедшие в Крестовые походы, — не считали нужным кормить своих воинов, из-за чего последние голодали, будучи вынуждены покупать пищу у венецианцев по повышенным ценам, в то время когда их герцоги давали роскошные пиры и балы. А южные китайцы — чиновники и помещики — так прижали своих подчиненных, что вынуждали их бежать в джунгли и составлять банды, жертвами коих становились сами. Доказательство последнего читатель найдет в популярном романе «Речные заводи» (XII в.). Скажу только, что для ликвидации этих банд потребовалась военная операция, которой руководил лучший из китайских полководцев, Йо Фэй, позднее казненный не за неудачи, а за победы, вызвавшие зависть придворных интриганов. Таков был мир перед началом Монголии.

128. Программы