Древняя Русь: наследие в слове. Бытие и быт

Древние языки для корня *vesel- указывают значения ‘здоровый, целый, невредимый’, а следовательно, и ‘хороший’, ‘равный’, ‘достойный’. Все это положительные признаки, доставляющие радость достоинства, здоровья и удовольствия. В древнерусском языке слово веселье еще сохраняло значение ‘свобода’, весело

понималось как ‘скоро, поспешно’, а весельно — ‘смело, дерзновенно’. Соединяя все эти значения, мы и получим древнейший смысл славянского слова веселье: это — свободное по желанию, здоровое по исполнению, дерзновенное по лихости предприятие, совершенное скоро на пользу всем.

Строго говоря, слова охотный

и свободный по смыслу близки друг другу, но только не в те далекие времена. Не все, что я желаю, я свободен исполнить. Моя личная радость не обязательно вызовет всеобщее веселье. С понятием свободы по необходимости сопрягается идея зависимости от других членов рода. Это — не воля.

Древнерусские источники показывают, что веселье — главным образом пир

. Веселье связано с собранием множества людей, с праздником, с честью-частью, с питьем и едой, с пением и играми. В Изборнике 1076 г. слово веселье, так же как и слово радость, встречается ровно четырнадцать раз, иногда в сочетании с этим словом («радость и веселье»), но чаще отдельно от него. Радость как личное переживание ждет человека в небесном царстве. Напротив, «веселие свѣта сего» (Изб-76, 9об.) — всегда земное, мирское, но христианский автор не допускает, что оно может быть весельем многих — оно столь же личностно, как и радость, хотя осуществляется не духовным порывом, как та, а проявляется в результате сложившихся внешних обстоятельств. В частности, если человек выпил меду — его не сдержать «въ веселии его» (там же, 151об.), поскольку «медъ въ веселие дано бысть Богомь, а не на пияньство сътворено бысть» (там же, 268об.), так что, «чашу принося къ устомъ, помяни давъшаго на веселие» (там же, 263об.).

Известное место из «Екклесиаста», в IX в. переведенное на славянский язык, в котором говорится о «доме веселья», во всех древнерусских списках и пересказах заменяется сочетанием «домъ пира» или даже конкретно — «домъ питья». В переводе книги «Есфирь» «день веселъ» или «день веселья» — то же самое, что и «день добръ»: это праздник и пирование. Проявления веселья связаны со смехом: веселеют от вина очи, веселятся на пиру все бояре в царских палатах. Если радость — состояние, то веселье — это действо, процесс, но процесс коллективный, целью его является удовольствие, а потому, с точки зрения христианского писателя, действие негожее. Сохранилось множество запретительных постановлений, согласно которым священник не должен находиться на пиру. Личная радость допустима («възрадуйся, дево Мария!»), совместное веселье запрещено. Пир, понимаемый как праздник, придя из общинного быта, сохранился и в эпоху Средневековья. Именно пир и создавал веселье.

Пир — это благодарность князя и дружине, ходившей с ним за добычей в бой, и боярам, верно ему служившим; так что следует «створити дни питвеные и веселные, и послати дары комуждо другу своему», как сказано в одном старинном переводе с греческого. Часто слова веселье и честь употребляются в одном и том же значении, а что такое честь для древнего русича, мы уже знаем. Пир не просто питье и смех, это — особый ритуал, пришедший из языческих времен, минута отдыха в забвении трудов и тягот привычной жизни. Тогда все становится не таким, как обычно, как всегда, все предстает как бы навыворот, весь мир — наизнанку.

Былинный пир — образец такого пирования. Его нельзя ни запретить, ни отменить, его невозможно уничтожить как соединение равных, потому что пир — общий сбор соратников, праздник, который даже никак не противопоставлен печали и скорби (как противопоставлена им радость), потому что веселье-пир отменяет печали-скорби; они исчезают с глаз в сакральный момент торжества. Тут уж не может быть никаких личных желаний или охвоты — участие в пиру обязательно для всех свободных, здоровых и сильных.