Древняя Русь: наследие в слове. Бытие и быт

Иногда в современных текстах встречается и другой глагол данного ряда: осклабиться. В древнерусском языке именно он употреблялся особенно часто; как правило, также в сочетании с уточняющими словами: «он осклабился лицем», «вопилъ осклабясь», «осклабился, жалея его», «веселиемь осклабился», «осклабился скорбенъ», «осклабясь возъярися» и пр. Осклабление — ‘улыбка’, восходит к корню со значением ‘трещина; гримаса’. Гримаса вопля, жалости, веселья, скорби, ярости и сходных эмоций. Глагол сохранился в украинском языке, но сколобити там значит не ‘смеяться’, а ‘мучить’. Осклабление — улыбка, но улыбка печальная. Поэтому и церковный писатель признает такой ее смысл, употребляя данное слово; в Изборнике 1076 г. один из библейских афоризмов: «Боголишивыи же (богоотступник) смѣхъмь възнесеть гласъ свои, мужь же мудръ одъва осклабиться» (л. 180). Порицая женщину за громкий смех, другое высказывание уточняет: «Ты [только] осклабился, а она грохотом воссмеялася» — т. е. расхохоталась.

Грохотати (иногда писали хрохотати) — обозначение неудержимого хохота, который в принципе недопустим: «Дьявол видит тебя грохочущего лихо и глумящегося». Бог такого не допускает, ибо — «здесь насмешливое грохотание, а где-то многие слезы». Звукоподражательное грохотати в некоторых славянских языках сохранило исконное значение ‘бить ключом, клокотать’. Заразительный громкий смех сравнивается с клокочущим родником. Вообще, «хохот — один из существенных признаков водяных, леших и русалок», — полагал еще Афанасьев (3, с. 192). Но им не свойствен был грубый гоготъ. Гогочат гуси, в «Задонщине» именно о них говорится: «Не гуси гоготаша, ни лебеди крилы въсплескали», а в «Алфавите» XVII в. поясняется: «гоготание — говоръ безчинный, то и козлогласование» (СлРЯ, 4, с. 54). Это звукоподражательное слово одновременно передает и лошадиное ржанье, и кудахтанье кур, и издевательски грубый хохот победителя: «Кнрски яко одолѣвше погогочѣте, пястьма по бокома (пятернями по бокам) ударяюще» — в древнейшем толковании к «Словам» Григория Богослова так описана эта реакция (Горский, 1859, с. 86).

Еще два глагола возвращают нас к представлению о трещине, щели.

Улыснутися, улыскатися — ‘улыбаться’: «Се слышавъ Александръ улыснуся и рече к...» (Александрия, 51). В древнерусских текстах улыбчивое лицо такого рода обозначается с уточнением словами сладко, добро, светло. Вызывающая доверие улыбка. В значении корня явная связь слъскъ ‘луч, молния, блеск в трещине’ (блеснули жемчужные зубы — доброжелательно), но также и с корнем в значении ‘лесть’: лыскати в русских говорах до сих пор значит ‘льстить’. Улыбка льстивая, заискивающая.

Значение ‘улыбаться’ присутствует и в глаголе лыбить, внутренней формой, исходным образом которого является представление о голом черепе (лъбъ); лыбиться — скалиться всеми зубами подобно черепу. В современных русских говорах глагол имеет и переносное значение ‘обманывать, исчезая’ — исчезающая, обманчивая улыбка «во всю пасть». То есть вовсе не улыбка.

Таковы оттенки «древнерусской улыбки», отнесенные ко всем случаям жизни. Каждая ситуация и любая встреча имеет право на свой собственный вид улыбки или смеха. Представление о социальной форме смеха полностью определялось конкретностью данной «вещи», действия или лица и обозначалось глаголом, внутренней формой признака как бы рисующим образ эмоции. В древности проявления смеха еще пропитаны природным «вещным» смыслом, формы смеха конкретны и очень специализированны. Вполне возможно, что они и не воспринимались еще как смех, устрашающий или радующий. В любом случае это — знак отношения к другому, жест, не насыщенный словом, который требует ответной реакции. Виды смеха привязаны к вещному миру, но постепенно они собираются в два типа осознанной смеховой культуры. Как бы противопоставлены друг другу смех творчески-ритуальный, сакральный, способный привести к воссозданию гармонии, — и смех уничтожающе воинственный, разрушительный, злобный, способный вызвать разрушение гармонии. Если по происхождению это две разные формы реакции на Другого, просто шум или мелодичный смех (как бы согласные и гласные звуки речи соответственно), в эпоху Средневековья, наполняясь словом, такие реакции создают культурную оппозицию «пустошное» — «содержательное» в смехе, причем пустошное (болтливое, обманное) осуждается (темный смех, пестрое). Постигшая тайну мира понимающая улыбка — и притворный оскал ощеривающегося в обманчивой любезности врага. Внутреннее чувство радости — и показная благожелательность постоянно противопоставлены в русском сознании, даже в подсознании (поскольку символы культуры формируют ментальную традицию). Это — старое противопоставление образа и имиджа, причем второй оппозит всегда обозначается порицаемым иностранным словом (или калькой): персона, личина, имидж и пр.