Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека

«Приведе дружину старую» (Александрия, с. 27), «мужи старии ходили на Югру» (Ипат. лет., с. 277) – все это старшие, а следовательно, и главные в иерархии. «И дасть его сынови своему Всеволоду, да будет старй у него» (Патерик, с. 1) – пусть будет старшим. И так в течение нескольких веков будут считаться князья и бояре со своим старшинством: «а ты, брате, в Володимери племяни старй еси насъ» (Ипат. лет., с. 236б, 1195 г.), значит, надо думать, и заслуженней прочих; «занеже ми брать и зять старй мене, яко отец» (Ипат. лет., с. 323) – хоть брат или зять, да старше меня, а следовательно, и как бы заменяет отца; старший «княжаше в Чернигов въ большемъ княженьи, понеже бо старии братьи своей» (Сл. княз., с. 340) – старше всех братьев (так в XII в.). Старшие противопоставлены «молодым» и позже; в 1216 г. «поимав с собою старишая мужи новгородскыи, и молодых избрали», так что князь «посла Яруна с молодыми людьми» (Пов. Лип., с. 114), хотя могло быть таким «молодым людям» и по многу лет; социальный статус «молодого человека», «молодца» сохранялся долго, до XIX в. Правда, в высоком слоге слову молодой соответствовало юный: «Не бяшеть бо в то время на Москв бояръ старых, но юнии свщавахуть о всем: тмъ и многа в нихъ не в чинъ строениа бывахуть» (Сказ. Едиг., с. 248) – опыта маловато; в древних списках «Печерского патерика» говорилось о том, что «старйший брать отъиде нкамо потребы для, юный же разболся» (с. 158); позднее это семейное соотношение старшего и младшего брата было переосмыслено и подано социально: вместо старйший в значении ‘старший’ – старий, вместо юный ‘молодой’ – меньший, но представлено это в разных списках текста, так что общую линию перехода значений от старого к старшему и от юного к младшему проследить трудно. Можно только отметить, что переход осуществлялся, причем старший и младший как характеристики социальных отношений, восходя к прежним словам старъ и молодъ, закрепились в определенной форме – сравнительной степени: старший – в отношении к младшему, так же как младший – в отношении к старшему. Один без другого немыслим, но и независимо друг от друга они различаются на общем фоне средневековых социальных отношений: если младше, то конкретно кого-либо, а старше – также в отношении к всегда точно известному лицу.

Обозначение младшей степени (и это обычно в средние века для немаркированного члена оппозиции) варьирует: молодой, юный, меньшой. Сначала эти обозначения были равноправны, слово меньший в конце концов возобладало, потому что форма оказалась удобной для выражения относительности, да и степень малости достаточно низкая: наименьший из самых молодых. Но старый как ‘старший’ сохраняется неизменно, хотя известны были его синонимы древний, ветхий. По общему своему смыслу другие слова не годились в качестве социальных терминов. Ветхий означало уже совершенно престаревшего, не годного для дела человека, а древний, хотя и сознавалось как ‘старый’, но связано было с прошедшим, давним, полузабытым. Сохранялась также связь с давними образами, заключенными в каждом из этих слов, образами, вынесенными из языческого быта: ветхий – уходящий к ущербу («ветхий месяц, ветох»), уже не «годный» (Фасмер, т. I, с. 307); древний – о дуплистом дереве, о чем-то выдолбленном и уже не годном (Фасмер, I, с. 536). Но также не годилось и слово молодь – хрупок и нежен, только что народившийся (Цейтлин, 1973, с. 111) и к самостоятельным действиям не способный. А вот старый – большой и сильный, обязательно важный, в полном расцвете сил, крепкий и твердый (Фасмер, т. III, с. 747), – по всей вероятности, слово уже в родовом быту имело социальный смысл и сохранило его в позднее время.

Древнейшие образы, заложенные в корнях рассмотренных слов, неукоснительно действуют в смене поколений, обслуживая самые разные социальные отношения. В этом удобство слова-образа, достаточно емкого по смыслу, выразительного и всем понятного без объяснений.

И только в среде, намеренно архаизирующей древние отношения (а значит – и их обозначения), долго сохранялись недифференцированные по значению и внешне простые обозначения. Взглянем с этой точки зрения на «Житие Сергия Радонежского», написанное Епифанием Премудрым в самом конце XIV в.