Древняя Русь : наследие в слове. Мудрость слова

Начало, которое наступает сверху — русское представление о «голове»; начало, что ведется спереди — английское представление, отраженное в слове head (в русском словесном образе это скорее «лицо»: лицом к лицу, налицо, лицевая часть). Английское слово не имеет переносных значений, связанных с нравственными категориями (‘совесть’, ‘нрав’, ‘душа’), для англичанина это особая сторона жизни, отчужденная от интеллектуальной. Когда русский человек говорит «голова походной колонны», он имеет в виду переднюю часть полка, и солдатские шеренги сравнивает с продвижением животного. Вообще значение слова, которым голова отмечена передней (а не верхней) частью, русские употребляют только в специальной терминологии (геологи, техники, военные). Это как бы «новый перевод» с западных языков, которым присущ такой образный строй мысли. Раньше переносные значения старинных слов мы развивали под влиянием христианских текстов, переведенных с греческого языка, сегодня ту же роль толчка для развития новых словесных значений пытаются исполнять технические тексты, обычно английские. Разовьет ли эта прививка русский язык, пока неясно.

Но, может быть, это и главное, однако не основное.

Главное находится сверху и возглавляет ряд. Основное лежит в основе и основывает собственный ряд. Для христианской культуры важнее «главное», божественное нисходит сверху; для народной языческой существенно «основное»: для жизни важно опереться на что-то надежно прочное. Небеса и мать сыра земля — вот герои мифов. Они не противники, но соперники, и любой человек для себя решит, что является сутью этого мира.

И сделает выбор.

«Итак, священные писатели знали о высоком значении головы в духовной жизни человека; тем не менее, повторяем, средоточие этой жизни они видели в сердце. Голова была для них как бы видимою вершиною той жизни, которая первоначально и непосредственно коренится в сердце» (Юркевич, 1990, с. 74).

ОСНОВНОЕ И ГЛАВНОЕ

Человечество веками вынашивало уверенность в том, что философия есть знание ценнейших предметов в их основной сущности.

Иван Ильин

Выделение главного, основного из массы второстепенных деталей, сопутствующих каждому явлению и предмету, несомненно, известно славянам. Среди древнейшей лексики находим корень *čel-, основным значением которого могло быть именно данное, выделяющее самое важное в целом ряду однородных фактов.

Тем не менее мы никогда не узнаем, как именно понималось главное-основное, чем-то выдающееся и потому особенно заметное в предмете или явлении. Может быть, потому, что не отдельные признаки, а целостность вещи определялась сознанием как нечто выходящее за пределы обычного. Главное не понималось, а представлялось в своей цельности. Например, в древнерусском языке для такого выделения служило слово изящный, т. е. ‘изъятый (из множества подобных)’. Исторические тексты и основанные на них словари показывают, что изящным сначала называли особенно сильного, затем особенно знатного, потом — особенно богатого, наконец — особенно красивого. Но — в полном наборе признаков выделения как цельность. Так что и по корню *čel- трудно понять: было ли это выделение по некой подробности или только по детали? В какой мере сознательно подчеркивалась именно она — или просто бросалась в глаза?

Так, сложное слово человек образовывалось с помощью этого корня — в переводе на современный язык понятий нечто вроде ‘главная сила’, ‘основная работоспособность’ (имеется в виду возраст «человека»). Так представлялся в своих значениях социальный термин человѣкъ.

Но и чело, и челюсть также связаны с тем же корнем, и было бы непонятным предпочтение, оказанное выдающейся вперед челюсти сравнительно с высоким челом, если бы не чисто внешнее сходство в самом факте выделяемости на плоскости лица, морды или лика. Не главная, основная, верховная, а именно чем-то выделяющаяся часть: деталь, а не подробность. Так выделяется и челка, нависшая над бровями и, судя по суффиксу уменьшительности, ставшая важной деталью в известную историческую эпоху. По греческим хроникам известно, как изумлялись византийцы внешнему виду князя Святослава: обритая голова с одинокой густой челкой — «признак княжеского достоинства».