Древняя Русь : наследие в слове. Мудрость слова

Все европейские народы (мы уже говорили об этом) прошли этап интеллектуального развития, на котором звук и свет воспринимались слитно, как проявление общего впечатления. В древнеанглийском breahm — ‘звук’, breahtm — ‘сияние’, в древненемецком brehen совмещены значения ‘звучать, шуметь’ и ‘блестеть, сверкать’. У звучания и света есть общее качество — интенсивность. Общее значение интенсивности звука или света, не очень важное для современного человека, было исключительно ценным для средневекового. Когда автор «Сказания о Мамаевом побоище» в конце XIV в. говорит о Мамае, что «погыбе его слава с шюмомъ», он имеет в виду тот адский грохот и треск в огненно-пламенном виде, который опустил занавес над жизнью авантюриста. Шюмъ — это буря, а буря — не только грохот, но еще и молнии. Только к началу XVIII в. в русской терминологии окончательно распределились обозначения звуков речи, согласные и гласные — звуки. Долгое время до того гласный звук обозначался термином гласъ, позже — звонъ, согласный — словом шюмъ, позже — звонъ, во всех случаях на основе слуховых впечатлений. Гласные и согласные — шаг от письма, не зря же недоросль у Фонвизина не понимает различий между ними: реально, в звучании, и те и другие одинаково звоны, хотя и отличаются по интенсивности.

Теперь обратимся ко второму вопросу, поставленному выше.

В какой именно момент общего развития органов чувств включалась в процесс познания речь? Дело опять-таки не следует понимать как становление человека на основе развития средств ориентировки в пространстве и времени. Уже у обезьяны утрачивается роль обоняния и развивается стереоскопическое цветное зрение. Можно было бы ограничиться ссылкой на мнение биологов и не касаться этого вопроса вообще. Однако говорим мы не об освоении органов чувств и их развитии, а о той степени вербализации полученных на их основе сведений, которая и создавала язык-мысль. Если обезьяна и может взирать на цветной телевизор, — это не значит, что она понимает речь диктора (вполне возможно, что и не хочет понимать). У человека же всё иначе, и это «иное» как раз важно.

Специальное изучение слов, обозначающих осязание, обоняние, вкус, слух и зрение, которые характерны для всех индоевропейских языков (следовательно, восходят к далеким временам их единства), показало следующее (Бехтель, 1879).

Во всех этих языках около сотни словесных корней с общим значением ‘осязать’, и все они основаны на понятии «двигать, шевелить, трогать». Среди славянских слов это крепити, плюскати, касатися, тискати, искати, посягати, а также (в древнерусской их форме) мякъкъ, тьплъ, горячъ, хладень, сухъ, хромъ и пр.

Ощущение вкуса передают всего около тридцати общих для родственных языков корней, исходное их значение ‘течение, скольжение’; многие из них также давно стали названиями продуктов, которые имеют определенный (именно данный) вкус. Таково, например, слово медъ — признак качества распространил свое название на субстанцию, содержащую такое качество (мед). В славянских языках подобные слова приобрели более отвлеченное значение, чем это было им свойственно в далеком прошлом, что и способствовало устранению многих других, первоначально столь же частных и весьма конкретных наименований вкуса: медъ, въкусъ, смокь, сладъкъ — всё это именования сладкого, и впоследствии данные слова выстроились в определенный смысловой ряд, в котором видовой признак переходит в родовой: въкусъ сладъкъ как вид того же вкуса, медъ и смокъ как виды сладкого вкуса и т. д. Сама иерархия вторична, но позволила сохранить хотя бы данные словесные корни. Например, смокы, смоковь (фиги) — ‘сочная ягода’, вызревает на смоковнице.

Материализация родового наименования осуществлялась с помощью суффикса: сладъкь — того же корня, что и солодъ, так что солод остался в одном ряду с медом и смоквами, но прибавление суффикса -ък- способствовало вычленению общего для всех этих слов признака сладости. Наряду со сладким мы имеем теперь и другие виды отвлеченно поданных признаков вкуса: горький, терпкий и т. д. — любой. Подобная материализация отвлеченного значения вкуса с помощью самого древнего у славян суффикса распространилась еще только на тактильные (осязательные) признаки (мягкий, тонкий, широкий и пр.), из чего можно заключить о достаточной их древности. На их древность указывает и сравнение с родственными языками (например, с литовским), в которых много больше, чем у славян, сохранилось частных обозначений разного рода вкуса, которые, по-видимому, когда-то были известны и славянам.