Древняя Русь : наследие в слове. Мудрость слова

В оригинальных древнерусских текстах «сладкий» следует понимать как ‘вкусный’, скорее пресный, чем сладкий в современном смысле слова. Игумен Даниил, говоря о море в Палестине, полагает, что «вода жъ въ немъ сладка велми испить, яко въ рѣцѣ, не солона». Столь же приятны на вкус «брашны различными слаткими», «кладязь сладокъ при пути», «вода сладка», «овощи сладки» и пр. — всё это еда и питье, и ничего более: речь идет о хорошем, «спокойном» вкусе пищи и воды. «Сладъко спати» (Изб. 73, с. 152) — спать спокойно, в тишине и неге. Именно таков был сон праведника Феодосия Печерского, согласно утверждению Нестора-летописца.

Приходит к мудрецу приятель и говорит: «Слышь, тот так-то тебя поносит — страсть!» («лаяшеть тебе»), и что на это отвечает мудрец? «Аще бы того не сладъко слушал, онъ бы мнѣ не лаялъ!» (Пчела, с. 116); в греческом тексте ηδέως ‘с удовольствием, в приятности’. Сладкое — безразлично хорошее, милое в любом проявлении, «яже всѣхъ благихъ чювьствие усладити могущая» (Никола, с. 78). Естественно, что со временем именно это слово стало выражать идею удовольствия и наслаждения, хотя, разумеется, всегда остается неясным, «что естъ слажде: свѣтъ ли или тьма?» (Супр. рук., л. 19).

Сладкое упоминается только в отношении еды и питья, иногда речи, даже если и говорится в символическом смысле о чем-то ином. Что общего между ними? Удовольствие, не отягощенное ненужной резкостью или остротой неприятного вкуса. Самое обычное, по вкусу приятное.

Едут в лодке дева Феврония и некий «болярин». Засмотрелся болярин на деву Февронию. Почерпнула дева воды с одной стороны лодки, с другой, дала с ладони напиться неуемному болярину, а потом и спрашивает: «Равна ли убо си вода есть или едина [из них] слажеши?» — «Едина есть вода...» — «Почто убо, свою жену оставя, чюжиа мыслиши? Вся бо естество женское равно есть!» (Феврония, с. 219).

Мы все время говорим о вкусе, не определив исконного смысла корня. Приставка показывает, что перед нами отглагольное образование, слово связано с глаголом кус-ити ‘пробовать на вкус’, т. е. ‘искушать, испытывать’ от готского слова kausjan ‘пробовать на вкус’; отсюда позднее кушати ‘пробовать (колдовать)’ и ‘принимать пищу’. В «Слове о полку Игореве» загадочное место «с три кусы» значит ‘с трех попыток (искушений, покушений)’ князь добился своего — взял город измором. Заимствованное очень давно, до V в., слово стало основным при передаче идеи «вкуса» — так всегда и происходит с заимствованными словами, которые сразу же становятся родовыми по смыслу, объединяют оттенки многих, весьма конкретных по выражаемым значениям, славянских слов.

Когда речь заходит о вкусовых ощущениях, отмеченных каким-то признаком, обычно подразумевается то, от чего исходят, что становится предметом сравнения. В средневековых перечнях отсутствует слово, которое выражает идею «нейтрального вкуса», вкуса, так сказать, безвкусного. Это слово прѣсный. Пресный — значит ‘свежий, сочный, никак не приготовленный’ — «сырой» и обычный. О выловленной рыбе разные источники говорят как о «рыбе пресной», «сладкой» или «сырой»; вода одинаково и пресная, и свежая. Меды тоже бывают разные, но «пресный медъ» — свежий, его только что выкачали. Пресный противопоставлен всем «острым», т. е. маркированным по ощущению вкусам: «ни прѣсна ни кысла млѣка» (Минея, 1478 г.), говорят о тесте «солодяномъ пресномъ, а не квасномъ» (XVII в), и т. д. (СлРЯ, 19, с. 49). «Слово о старом муже, как сватался ко прекрасной девице» передает ответ девы: «Ты велишь сделат пресно — азъ зделаю кисло!» Похоже, что кислое как раз больше всего противопоставлено пресному, и понятно, почему: пресное — это свежее, оно еще не скисло.

Таким образом, все пять вкусовых ощущений (четыре на фоне нейтрального, пресного) распределяются по признакам, связывающим их с определенными явлениями внешнего мира:

и т. д. Пресный не отмечен признаками различения — это не вкус, а простое ощущение привычной пищи и влаги.

Сообразуясь со всем сказанным, мы можем сделать окончательный вывод.

Вкус и обоняние, оставаясь близкими по выражению этико-эстетических ощущений, по-разному выражают «интенсивность и приятность». Обоняние определенно разграничивает запахи по при-ят-ности, т. е. по возможному их приятию субъектом. Это благо-воние или зло-воние, ничего промежуточного, никакого добро-вония нет. Вкус же безразличен к признаку «приятности», поскольку любой из них приятен, иначе говоря — приемлем. Всё зависит (вот именно) от личного вкуса.