Древние боги славян

Нам достаточно близко мнение знаменитого русского этнографа, филолога и собирателя памятников древнерусской письменности Е. В. Барсова. Он связывал Желю с погребальным языческим ритуалом и считал её и Карну мифическими спутницами Девы-Обиды, упомянутой в том же произведении.

«Вопленица вступала в свои права тотчас же по смерти покойника, — писал Барсов, — Желя же заканчивала погребальный ритуал, разнося сетование по родным и знакомым вместе с погребальным пеплом». По мнению Барсова, в зависимость от Карны и Жели поставлена переживаемая действительность. «Кликнула Карна — и вое плакались жены; скочила Жля по всей Русской земле, разнося погребальный пепел — и потекла скорбь по всей русской земле» (Соколова, 1995, с. 187–190).

Обращает внимание сходство имени матери богов Коруны в «Слове св. Григория» и Карны. Автор «Слова…» не называет богинь славянскими именами, употребляя греческие: «…Бесятся жруще матери бесовьстеи Афродите богине, и Коруне — Коруна же будетъ Антихрисця мати — и Артемиде проклятой». Не исключено, что в глазах монаха Коруна — это Персефона-Кора, согласно тому же орфическому гимну Дионису, родившая Диониса-Загрея во всём схожим с «диаволом». В любом случае Персефона, будучи женой Аида, участвует в похоронных мистериях.

Пекельность богов Йеши(?), Ныя и Ладо, вместе с которыми в поучениях против язычества упоминаются Лада и Леля, также может косвенно свидетельствовать о причастности этих божьих жён к погребальным обрядам. Не являются ли имена парных Жели и Карны подлинными именами тех же Рожаниц или эпитетами Лели и Лады?

С обрядом самоубийства женщин — «кульминацией жаления и карания» — «сати» мы сталкиваемся в описании арабских путешественников обычаев славян-русов и у ближайших их соседей.

«После поражения литовцев и эстов тевтоны с семигаллами возвратились к захваченному у обоих этих народов; добыча оказалась несметной: тут и кони, и скот, и одежды, и оружие. Спасенные, по милости божьей, все возвратились домой здравыми и невредимыми, благословляя бога. Один священник, бывший в то время в плену у литовцев по имени Иоанн, рассказывал, что там пятьдесят женщин, потерявших мужей, после этого повесились. Это потому, конечно, что они надеялись вскоре же встретиться с ними в другой жизни…» — сообщает Генрих Латвийский (1205) (Хроника Ливонии, 1938).

Ещё Маврикий в «Стратегионе» восхищается славянками-язычницами: «Жены же их целомудренны сверх всякой человеческой природы, так что многие из них кончину своих мужей почитают собственной смертью и добровольно удушают себя, не считая жизнью существование во вдовстве» (Свод…, 1994, т. 1, с. 369).

Подробно описан обряд добровольного предания себя смерти русской девушки и Ибн Фадланом. А вот что пишет араб Ибн Русте о славянах-русах в труде «ал-А'лак ан-нафиса» (XI в.): «Когда у них умирает кто-либо из знатных, ему выкапывают могилу в виде большого дома, кладут его туда, и вместе с ним кладут в ту могилу его одежду и золотые браслеты, которые он носил. Затем опускают туда множество съестных припасов, сосуды с напитками и чеканную монету. Наконец, в могилу кладут живую любимую жену покойника. После этого отверстие могилы закладывают, и жена умирает в заключении» (Гаркави, 1870).

Он же сообщает о земле Ва'ат (скорее всего, вятичей): «Женщины же (их), когда случится покойник, царапают себе ножом руки и лица. На другой день после сожжения покойника они идут на то место, где это происходило, собирают с того места пепел и кладут его на холм. И по прошествии года после смерти покойника берут они бочонков двадцать больше или меньше меда, отправляются на тот холм, где собирается семья покойного, едят там и пьют, а затем расходятся. И если у покойника было три жены и одна из них утверждает, что она особенно любила его, то она приносит к его трупу два столба, их вбивают стоймя в землю, потом кладут третий столб поперек, привязывают посреди этой перекладины веревку, она становится на скамейку и конец завязывает вокруг своей шеи. После того, как она так сделает, скамью убирают из-под нее, и она остается повисшей, пока не задохнется и не умрет, после чего ее бросают в огонь, где она и'сгорает. И все они поклоняются огню…»

Не тот ли это священный огонь, отправляющий души мёртвых прямой дорогой к богам, который разносят в рогах Карна и Желя?

Вопросов много. Так, А. Н. Веселовский предполагает возможность существования параллелей между именем Желя и словом «жалеть», а также между именем Карна и словом «кара», при этом допуская и их связь с рожаницами-суденицами, которые нарекают судьбу новорожденному (одна — хорошую, другая — плохую). Насколько он прав в этом, особенно если учесть, что древнерусскому языку давно известно мужское имя Карнъ (из договора князя Олега с ромеями, согласно Лаврентьевской летописи, 912 г.): «Мы от рода Руска Карлы, Инегелдъ, Фарло, Верему, Рулавъ, Гуды, Руадъ, Карнъ, Фрелафъ, Руалъ, Актеву, Труанъ, Лиду, Фостъ, С теми иже послани от Олга, велико князя Руска».

ЖИВА И МАРЕНА