Древний Аллан. Дитя из слоновой кости

Минуло два часа, и по звездам я определил, что скоро займется рассвет. Взгляд мой был прикован к Нилу – к огням, что мерцали на носу кораблей Великого царя. Где же они – те, кому надлежало их поджечь, недоумевал я, поскольку никого из наших не мог разглядеть издалека. Что ж, им предстояло пройти долгий путь и к тому же перейти реку вброд. Может, они еще не подоспели, а может, у них что-то не заладилось. Как бы там ни было, на кораблях царевой флотилии все было спокойно. Ни тебе сигналов тревоги, ни суеты часовых.

Наконец забрезжил рассвет, и у меня за спиной послышались шорохи: это поднимались эфиопские воины и тут же принимались за еду, как им было велено, – так что я тоже решил поесть и напиться, хотя был совсем неголоден, чего прежде за мной никогда не замечалось. Покуда на востоке мало-помалу светлело, гладь Нила вдруг озарилась вспышкой не то упавшей звезды, как мне сперва показалось, не то фонаря, раскачивавшегося на ветру, который в это время года дует довольно сильно, особенно на рассвете. Но вот огонек разгорелся ярче – и надо же, в следующее мгновение я увидел, как такелаж одного из кораблей объяло пламя.

Оно пожирало снасть за снастью, парус за парусом, разгораясь все сильнее, при том что то же самое происходило и на других кораблях, стоявших ближе к нам, – и в конце концов огонь поглотил их целиком, будто накрыв огромным красным плащом. Наши не сплоховали – флотилия Царя царей полыхала ярким пламенем! И пламя это раздувалось вширь крепкими порывами ветра. Огонь переметывался с корабля на корабль, точно живое существо, потому как они стояли борт к борту, уткнувшись носом в берег, и развести их не представлялось никакой возможности. Впрочем, некоторым все же удалось отойти от берега, но они были объяты пламенем, а на ходу да под таким ветром оно разгоралось еще быстрее. Не успело солнце верхним краем показаться над горизонтом, как на протяжении лиги, а то и больше все обратилось в сплошной костер – с горящих кораблей доносились душераздирающие крики, а огонь буйствовал все сильнее, словно торжествуя свою великую победу.

Однако наблюдать за происходящим и дальше у меня не было времени: надо было подниматься и действовать. Небо посерело, но и блеклого света хватало, чтобы оглядеться кругом. И вот, наскоро осмотревшись на местности, я понял, что лучшей позиции для лучников было не сыскать. Спереди склон представлял собой крутой откос длиной под сотню шагов, а то и больше, сплошь заваленный каменными глыбами, – лучшего укрытия для лучников не придумать. Дальше склон был сплошь песчаный и пологий, и взбираться по нему неприятелю было бы трудно. Еще ниже простиралась уходившая вдаль равнина, где и размещался стан захватчиков с Востока, а за долиной, не более чем в двух стадиях от ее дальнего края, уже виднелись берега Нила.

Да уж, для столь великого войска позиция была выбрана неудачно: оно там едва могло разместиться, ибо лагерь тянулся на целую лигу в длину, и на всем его протяжении яблоку негде было упасть. Вот из рассветной дымки показались и неприятельские шатры: их было видимо-невидимо, и тянулись они вдаль, насколько хватал глаз, а почти напротив меня, ближе к речному берегу, возвышался огромный, расшитый золотом шелковый шатер, служивший, как я сразу догадался, укрытием его величеству Царю царей. Я убедился в этом наверняка, когда разглядел полоскавшееся над ним царское знамя, уж больно хорошо мне знакомое, поскольку с него-то и была сорвана Белая печать печатей, которую я потом похитил. Воистину у святого Танофера, или его Чаши – Каремы, или его посланцев, или духов, с которыми он разговарвал, – кто его знает – был наметанный полководческий глаз, безошибочно угадавший лучшее место для смертельной западни.

Так думал я, когда спешил обратно к моему войску, чтобы собрать командиров и привести все дела в порядок. Много времени на это не ушло, поскольку командиры пребывали в боевой готовности, как и грозные эфиопские воины, набравшиеся сил после отдыха и трапезы: каждый из них уже успел натянуть тетиву на свой лук и развязать пучки стрел в колчане. Когда я подошел к ним, они вскинули руки в приветственном жесте, ибо не смели поднять голос, и я негромко сказал, пустив слова по их рядам, что пришел день, когда им суждено сразиться и победить либо погибнуть во славу Эфиопии и своего царя. Затем я отдал предварительные приказы – и еще до восхода солнца лучники выдвинулись вперед четырьмя шеренгами, укрылись за камнями, припав ничком к земле, и стали ждать решающего мгновения.