Я поставил дату и время, 21.47, затем подписал, попросив ее сделать то же самое.
Она подчинилась, заметив, что достаточно странно, что такой человек, как я, проживший жизнь в постоянной опасности, боится умереть.
– Послушайте, юная леди, – ответил я раздраженно, – не кажется ли вам, что я могу бояться, что если с вами что-то случится… я буду повешен за это? – добавил я, чуть запнувшись.
– О, я понимаю, – ответила она, – это действительно очень мило с вашей стороны. Но, конечно, вы должны подумать об этом, такова ваша природа.
– Да, – ответил я, – природа, но не добродетель.
Она подошла к буфету, который являлся нижней частью музейных ящиков, и извлекла из одного античную чашу, сделанную из черного камня с отверстиями для ручек, на которых были вырезаны головы женщин в церемониальных париках. И кроме того, я увидел низкую треногу из эбенового или какого-то другого черного дерева. Я посмотрел на эти предметы и узнал их. Они стояли перед святилищем в храме в землях племени кенда, именно над ними я однажды видел эту самую женщину, одетую так, как леди Регнолл сегодня вечером, со склоненной головой и в магическом дыму. Именно сквозь него она произносила свои предсказания, данные ей богом кенда.
– И это вы привезли тоже, – сказал я.
– Да, – ответила она торжественно, – они будут готовы в назначенный час, когда понадобятся нам.
Она больше ничего не говорила, а занялась какими-то странными приготовлениями. Сначала поставила треногу и чашу на открытое пространство, и я с радостью заметил, что они находятся на некотором расстоянии от огня, ведь если кто-то из нас упадет туда, то должен быть кто-то, кто не допустит этой кремации. Затем она подняла изогнутое сиденье со спинкой и ручками, достаточно удобно выглядевшее приспособление, которое стояло сзади, в точности как те, которые стоят в клубах. Она указала мне сесть на него. Я подчинился, но у меня было такое чувство, которое испытывает человек, который ложится на операционный стол.
Далее она взяла ту треклятую коробочку с тадуки, я имею в виду ту, вторую, внутреннюю серебряную, содержимое которой я страстно хотел бы выбросить в огонь. Она поставила ее, открытую, около треноги. Затем она вытащила щипцами несколько поленьев из камина и положила их в каменную чашу.
– Я думаю, это все. Настало время для новых приключений, – сказала она голосом, внезапно ставшим звонким и мечтательным.
– Что я должен делать? – спросил я еле слышно.
– Все очень просто, – ответила она, присев рядом со мной, как раз рядом с коробочкой, где была тадуки. Жаровня стояла между нами, а тренога, как раз ее выгнутая часть, располагалась напротив края дивана, так что мы как раз оказывались по разные стороны от нее. – Когда дым станет слишком густым, вам нужно будет лишь опустить голову немного вперед, а ваши плечи должны находиться напротив кресла до тех пор, пока вы не почувствуете, что сознание покидает вас, хотя я не думаю, что это понадобится, ведь вещество едва уловимо. Затем откиньте голову назад, чтобы заснуть и видеть сны.
– Что я увижу во сне? – спросил я просто так, чтобы хоть что-то сказать, потому что рассудок уже покидал меня.
– Я думаю, вы увидите прошлое, в котором вы и я играли определенную роль, по крайней мере я на это надеюсь. Я видела такие сны на земле племени кенда, но тогда это была не я и большинство снов забыла. Кроме того, я знала, что мы можем увидеть их только вместе. Но хватит слов.
Однако эта команда пробудила во мне жгучее желание продолжить разговор. Моему желанию не суждено было сбыться, потому как в тот момент она снова встала, глядя на треногу и меня, и начала петь звучным и одновременно каким-то жутким голосом. Не ведаю, что то была за песня, языка я не знал, но думаю, что это была какая-то древняя песня, которую она услышала на земле кенда. Она стояла, красивая и вдохновленная жрица, облаченная в свои древние одежды, и пела, покачивая руками и глядя на меня в упор. Внезапно она нагнулась, взяла немного травы и со словами заклинания бросила ее на угольки под чашей. Она сделала это дважды, затем села на диван и стала ждать.
Яркое пламя вырвалось примерно через тридцать секунд, я думаю, что оно поглотило летучие масла дерева. Затем пламя как бы умерло, и снова появился дым – белый, густой и клубящийся. Он источал очень приятный аромат, напоминающий запах оранжереи. Он поднимался над нами, как веер, сквозь его завесу я слышал ее голос:
– Врата открыты. Входите!