Древний Человек в Городе

прошлого. Нет — и все. Поэтому я так беспокоюсь за будущее. О чем вы еще говорили, пока я спала?” — “О двух царях у древнейших ледов, дневном и ночном. Только имя ночного потерялось. Вебстер говорит, что так и должно быть, ибо оно — табу. Но что он делал, этот ночной царь, ума не приложу? — Валька развел руками.— Царствовал над спящими, что ли?” “Ну конечно же.— Мела с недоумением смотрела на обоих собеседников.— Именно над спящими, он был их царем В ИХ СНАХ, как дневной наяву”. “О Боже,— застонал Валька, - где вы об этом прочли?!” “Мне об этом рассказывала моя бабушка, точнее — мать моего отчима. Она из старой семьи в Северной Трети. Я так поняла, что здесь все об этом знают”. “В этом долбаном Городе,— заорал Валька по-русски,— все обо всем знают, но где тексты, тексты?! Ну ладно,— он опять перешел на французский,— я со всем готов смириться, но все равно не могу понять, как царь правит во сне. Это — безумие”. “Я потом вспомню и расскажу”,— послушно сказала Мела и стала пить чай.

“Великолепно.— Мела становилась для Августа все менее и менее неописуемой.— Ты же, Валя, успокойся. А не стоило ли бы нам, когда будем гулять по Городу, заглянуть к моему другу бармену и спросить, что он думает о царе ночи?” “К какому бармену? Из “Таверны”?” — Мела в изумлении чуть не выпустила из рук чашку. “Он самый”. “Что?! — Она поставила чашку на стол.—

Он же безумец, наш городской сумасшедший”. “Тут уж я совсем ничего не понимаю.— Август действительно перестал что-либо понимать.— Но Вебстер мне сказал, что бармен — известный на весь Город знаток закона, да вдобавок еще и Сенатор...” “Кто вам сказал, что знаток закона не может быть безумцем, не говоря уже о Сенаторе? Да и Вебстер, конечно, тоже сумасшедший”. “Постойте,— вмешался Валька,— так вы знаете Вебстера?” “Конечно, знаю”.— “Почему же он тогда?..” “Откуда мне знать? — Она пожала плечами.— Я же вам говорю, он сумасшедший”. “А наш с вами бесплатный шофер — тоже?” — осторожно вставил Август. “Ну знаете! — Она не могла найти слов.— Вы видели его глаза? Глаза маньяка, убийцы, насильника, поджигателя!”

“Вот что,— сказал Валька,— это уже слишком. Так я не могу. Скажите честно, глядя в глаза нам обоим, сумасшедшие мы или нет?” “Конечно, нет. Вы совершенно нормальные”.— “Только дураки невообразимые. Ну, скажем так, почти клинические, если говорить откровенно, да, Мела?” — “Валя, не подсказывай, пожалуйста, дай ей время самой разобраться”. “У меня нет времени,— сказала Мела очень тихо.— Мне очень скоро придется вернуться к отчиму, с этим ничего не поделаешь. И с тем, что я люблю Город как никакое другое место на Земле и никуда не хочу отсюда уезжать. И с тем, что вы оба мне страшно нравитесь. И еще мне очень хочется плакать”. “Прекрасно, плачьте, пока будете одеваться,— заключил Август.— Я сейчас вызову такси, и вы нам покажете Северную Треть, где я еще не был, если, конечно, не предпочтете экскурсию вдвоем. Клянусь — не обижусь, а просто лягу спать, хорошо?” “Ни в коем случае! — Она пошла к двери.— Я буду готова через десять минут. Только я не хочу ехать с ТЕМ шофером”.

Шофер был другой. Пока они ехали на север, северо-восток и опять на север, Мела говорила о том, что они видели. Названия улиц, башен и домов немного значили. Все было в том ощущении места, которое она любила и в которое включила обоих спутников, усталых и ошеломленных. Августу было хорошо. Он ничего не хотел. Ведь то принуждение, которому мы подвергаем себя, поставив целью восприятие новых вещей, людей или мест, тут же исчезает, когда кто-то другой делает за нас всю эту работу, оставляя нас свободно наслаждаться в волнах непроизвольного чувствования.

Теперь, после трехчасового хождения по каменным плиткам площадок и закоулков Северной Трети, Август вытянул онемевшие ноги под огромным, стоявшим на четырех бочках, столом в пивном подвале “Канарейка”.

Мела: “Здесь, где мы сейчас сидим, проходила старая Городская Стена...”

“Глинобитная,— перебил ее Валька,— толщиной в полтора и высотой в три человеческих роста. Когда ее сносили, она уже на три четверти ушла в землю. Сейчас мы сидим там, где было караульное помещение”.

...Сейчас это был будто и не он. Мягкий свет убывающей луны струился сзади, освещая часть городской стены и двух неизвестных, чуть склонившихся над парапетом. Оба с падающими на плечи волосами, крупными мясистыми носами и круглыми подбородками. Один — в высокой шапке, похожей на колпак звездочета. Другой — в плоской круглой шапочке, плотно облегающей темя. Потом Август, уже как один из них, увидел тонкий нежный полумесяц. Ныли ноги. Он оперся о низкий парапет. Внизу, один за другим, гасли огни лачуг и землянок. Он пытался быстрее — пока не все потеряно — сосчитать еще не погасшие и поймал себя на том, что считает дюжинами. Легче было бы по шестнадцать, как привык. Досчитал до девятнадцати дюжин и четырех, когда услышал низкий чужой голос: “Не трудись считать, Владыка Рода, их здесь пятьдесят дюжин без четырех. Не считая сараев и хлевов. Значит, столько же донов? дани”.