В трактате «Были афиняне наиболее знамениты в войне или в мудрости», приписываемом Плутарху, автор трактата решает проблему о том, что имело большее значение в жизни людей — поэзия или победы полководцев. «Что касается драматического искусства, — пишет он, — то афиняне считали комедию жанром столь низким и грубым, что закон запрещал членам Ареопага сочинять комедии. Наоборот, трагедия процветала у них и пользовалась громадным успехом; она была удивительна как для зрения, так и для слуха, вызывая восхищение у своих современников; она воплощала иллюзии мифов и страданий… Однако какую же пользу прекрасные трагедии принесли афинянам? Можно ли сравнить пользу трагедий с предусмотрительностью Фемистокла, окружившего город стенами? С заботой Перикла, украсившего Акрополь? Со значением Мильтиада, освободившего Аттику, и Кимона, обеспечившего стране гегемонию? Если бы это было действительно так, если бы мудрость Еврипида, красноречие Софокла, торжественный стиль Эсхила предохранили бы Афины от какого-нибудь несчастья или содействовали бы их блеску, то тогда действительно было бы справедливо сопоставить драматические действия с военными трофеями, приравнять театр к палатке полководца, сравнить игру актеров с подвигами воинов» (Plut., Moralia, vol. II, De gloria Atheniensium, 348B-C). (291/292) Изображая далее поэтов, актеров, хор, хорегов и всех персонажей сцены вместе с их театральным реквизитом, вступающих в воображаемой процессии в состязание с процессией полководцев, несущих свои трофеи, автор трактата, безусловно, отдает предпочтение заслугам стратегов и политических ораторов. Однако в ироническом описании театральной процессии он признает исключительную роль актеров в возвеличении трагедии и росте ее популярности у народа. Все эти Никостраты, Каллипиды, Миниски, Теодоры, Полосы разукрасили своей игрой трагедию, превратив ее в богатую женщину, они обрабатывали трагедию подобно энкаустикам, позолотчикам и красителям статуй (cp. 348F). И действительно, как энкаустики придавали мрамору тепло человеческого тела, как позолотчики превращали мраморные детали одежды в наряды, блистающие золотом, а красильщики создавали гармонию цветов падающих складок одежды, так и игра актеров создавала полную иллюзию правды изображаемых событий, делала их из вымысла подлинным искусством перевоплощения. И автор трактата ярко показывает, как от игры актеров, от интерпретации ими текстов зависел успех поэта у современников. (292/293)
Глава VIII. Улица Треножников. Святилище Асклепия
От Пританея на северном склоне Акрополя начиналась улица Треножников, которая, огибая восточный и южный склоны холма, заканчивалась у входа в священный участок Диониса Элевтерия. Эта улица получила свое название от треножников, получаемых в награду хорегами, победившими в хоровых дифирамбических или в театральных агонах. Часть хорегических памятников все еще остается скрытой под современными домами, другая часть настолько сильно разрушена, что не поддается реконструкции.
Некогда улица Треножников, обрамленная рядами прекрасных памятников, поддерживающих треножники, отливавшие темной бронзой или позолотой, была одной из красивейших улиц города, излюбленным местом прогулок афинян.
В настоящее время от многочисленных сооружений сохранился лишь памятник хорега Лисикрата, поставленный им в честь победы на хоровых состязаниях мальчиков в 330 г. Памятник был построен в форме миниатюрного круглого храма с коринфскими колоннами из пентеликонского мрамора. Храмик был поставлен на высокий квадратный постамент; промежутки между колоннами закрыты изогнутыми мраморными плитами, верхняя часть которых была украшена рельефом с изображениями треножников. Купольная крыша, вырезанная из одного куска мрамора и украшенная аканфами и волютами, заканчивалась в центре шестилистным цветком, на котором и стоял полученный Лисикратом треножник. На фризе представлена была легендарная история, известная по гомеровскому гимну, о похищении Диониса тирренскими разбойниками.
Разбойники, посмевшие напасть на бога, изображены были в момент тяжелой расплаты за оскорбление Диониса. Некоторые из них, захваченные сатирами, спутниками Диониса, уже превращены в (293/294) дельфинов; других сатиры бьют розгами, которые они наломали из выросших на корабле деревьев. В центре рельефа, отделенный от происходящей на корабле суеты, сидит Дионис, лаская пантеру; у ног его примостился сатир с тирсом в руках, наблюдающий происходящее на корабле.[1]
Памятник Лисикрата, кроме изящества и грациозности своих форм, примечателен тем, что в нем впервые встречается применение в Афинах коринфского ордера, который впоследствии так сильно расцветет в эллинистический и римский периоды. (294/295)