Читаем Древний город Афины и его памятники полностью

Перед стоей находятся бронзовые статуи — Солона, написавшего законы для афинян, а немного дальше — Селевка» (Павсаний, I, 15, 1 – 16, 1).

Три из четырех описанных Павсанием картин были созданы крупнейшими художниками Греции. Битву афинян с амазонками писал Микон, сцену собрания царей после взятия Трои — Полигнот, который, по сообщению источников, сделал это бесплатно, из любви к своему искусству и ради славы родины. Относительно авторства третьей и наиболее прославленной картины — Марафонского сражения — мнения источников расходятся: одни приписывают ее Микону, другие — Панену, брату Фидия, а некоторые — Полигноту.

В период политического возвышения Кимона (60-е годы V в.) плеяда замечательных художников и скульпторов (Фидий, Полигнот, Панен и Микон) создали произведения, прославившие их не только в Афинах, но и во всей Греции. В это время творческое содружество Фидия и Полигнота оказывало сильное влияние на художественные школы и на общественную мысль афинян того времени.

Кимон стремился прославить память осужденного афинянами отца. При нем были созданы выдающиеся памятники искусства, посвященные Греко-персидским войнам и Мильтиаду, как герою войны. Среди них картина Марафонского сражения, по замыслу Кимона, должна была стать, и действительно стала, известной всему греческому миру. Оставляя в стороне изображение битвы при Эное, датировка которой недостоверна, остальные картины Пестрого портика (борьба Тесея с амазонками и взятие Трои) поднимали значение Марафонской битвы до высоты «мировых» событий. Вожди афинского войска (213/214) и прежде всего отец Кимона Мильтиад, как и в дельфийском посвящении этого же периода, соперничали в славе с бессмертными героями гомеровского эпоса.

Битва Тесея с амазонками, происходившая, по афинской версии, в районе Акрополя и Ареопага, подчеркивала выдающуюся роль Афин в борьбе за свободу эллинов как в мифической (т.е. древнейшей), так и в современной истории.

Битва при Эное, упомянутая Павсанием, по всей вероятности относящаяся к истории пятидесятилетия, была совместной победой афинян и аргивян над лакедемонянами. Может быть, с этой картиной и связан анекдот, сохраненный у Плутарха: «Некто, рассматривая картину, изображавшую спартанцев, избиваемых афинянами, сказал: „Как мужественны эти афиняне!” — „Да, на картине”, — тотчас же добавил спартанец» (Плутарх, Изречения лакедемонян, 9). Вполне возможно, что в период обострения отношений между афинянами и спартанцами появление этой картины в стое было вызвано новой антиспартанской ориентацией афинской политики. Трудно допустить, однако, что эта картина была бы одобрена Кимоном, поскольку он был убежденным сторонником союза и дружбы Афин и Спарты.

Пестрый портик был излюбленным местом встреч, бесед и отдыха афинян. В IV в. здесь произошло трагическое в истории Афин событие — тридцать тиранов жестоко расправились с афинскими гражданами. Диоген Лаерций в биографии Зенона сообщает: «Зенон учил, прогуливаясь по Пестрому портику, называемому также портиком Пистоанакта,[6] а по живописи Полигнота — Пестрым, так как он (Зенон) хотел сделать из него убежище мира и покоя. При тридцати тиранах здесь было убито более 1400 граждан» (Диоген Лаерций, Жизнь философов, VII, 1, 5). Однако сомнительно, чтобы здесь имело место массовое убийство афинян. Скорее всего по решению тридцати тиранов 1400 граждан были лишены гражданских прав и тем самым поставлены вне закона. Это предположение тем более вероятно, что две надписи IV в. свидетельствуют о том, что стоя служила местом судебных заседаний (IG, II2, 1641, ст. 25-30 (середина IV в.); может быть, также IG, II2, 1670, ст. 34-35 (ок. 330 г.)).[7]

Перед Пестрым портиком стояли гермы. Находясь примерно на равном расстоянии от него и от стой Зевса, гермы открывали северный вход на агору. Много споров возникло в связи с тем, что в древних источниках они называются то просто «гермами», то «стоей герм». Издатель III тома «Афинской агоры» P.Е. Вичерли, как кажется, находит наиболее убедительное разрешение споров о памятнике, который в настоящее время еще не раскопан. По его мнению, это был (214/215) портик скромных размеров (по сравнению с Пестрой стоей и стоей Зевса), в котором постепенно сосредоточивались посвятительные гермы. После падения тирании здесь впервые были поставлены гермы в честь победы Кимона во Фракии у р. Стримона (битва при Эионе в 476/5 г.), о чем подробно рассказывают Эсхин и Плутарх.

«Некоторые из вашей среды, афиняне, в то время после многих трудов и подвергшись большим опасностям, победили персов в сражении при Стримоне. Вернувшись сюда, они просили у народа награды; и народ оказал им большую по тогдашним понятиям честь, позволив поставить три каменных гермы в портике герм, но при условии не высекать на них обоих имен, чтобы все видели, что надпись сделана народом, а не стратегами»[8] (Эсхин, Против Ктесифонта, 183).

«Народ, — пишет Плутарх, — разрешил ему (Кимону) поставить каменные гермы, на первой из которых надписали:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Косьбы и судьбы
Косьбы и судьбы

Простые житейские положения достаточно парадоксальны, чтобы запустить философский выбор. Как учебный (!) пример предлагается расследовать философскую проблему, перед которой пасовали последние сто пятьдесят лет все интеллектуалы мира – обнаружить и решить загадку Льва Толстого. Читатель убеждается, что правильно расположенное сознание не только даёт единственно верный ответ, но и открывает сундуки самого злободневного смысла, возможности чего он и не подозревал. Читатель сам должен решить – убеждают ли его представленные факты и ход доказательства. Как отличить действительную закономерность от подтасовки даже верных фактов? Ключ прилагается.Автор хочет напомнить, что мудрость не имеет никакого отношения к формальному образованию, но стремится к просвещению. Даже опыт значим только количеством жизненных задач, которые берётся решать самостоятельно любой человек, а, значит, даже возраст уступит пытливости.Отдельно – поклонникам детектива: «Запутанная история?», – да! «Врёт, как свидетель?», – да! Если учитывать, что свидетель излагает события исключительно в меру своего понимания и дело сыщика увидеть за его словами объективные факты. Очные ставки? – неоднократно! Полагаете, что дело не закрыто? Тогда, документы, – на стол! Свидетелей – в зал суда! Досужие личные мнения не принимаются.

Ст. Кущёв

Культурология
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука