Согласно Титу Ливию, Тарквинии бежали к Порсенне и, «мешая советы с мольбами, то просили не покидать в нищете и изгнании их, природных этрусков по крови и имени, то даже заклинали не позволять, чтобы гонения на царей безнаказанно вводились в обычай. Слишком сладостна, мол, свобода: если не станут цари так же бороться за свои царства, как граждане за свободу, то высшее сравняется с низшим и не останется в государствах ничего выдающегося, ничего поднимающегося над прочим; приходит конец царской власти, лучшему, что есть средь богов и людей».
Порсенна внял мольбам Тарквиниев и двинулся на Рим, в котором все от этого известия пришли в ужас, ибо город Клузий был тогда очень могущественным, а имя Порсенны – грозным. По словам Тита Ливия, обстановка в Риме была напряженной.
Война Порсенны с Римом расцвечена массой легенд. Согласно одной из них, когда этруски подошли к мосту через Тибр, ведущему на левый берег, римляне еще не успели его разрушить. Но римский воин Гораций Коклес, находившийся на сторожевом посту, сумел удержать этрусков, пока его товарищи разрушали мост. Когда дело было сделано, Коклес в полном вооружении бросился в реку и благополучно достиг противоположного берега.
Боялись не только врагов, но и собственных граждан, как бы римская чернь от страха не впустила в город царей, не приняла бы мир даже на условиях рабства. Поэтому Сенат многое сделал тогда, чтобы угодить простому народу. Прежде всего позаботились о продовольствии: одни были посланы за хлебом к вольскам, другие – в Кумы. Затем приняли постановление о продаже соли, которая шла по непосильной цене, государство взяло на себя это дело, отобравши его у частных лиц. Плебеев освободили от пошлин и налогов: пусть платят те, у кого хватает дохода, с неимущих довольно того, что они растят своих детей. Эта уступчивость сенаторов перед лицом надвигающихся невзгод, осады и голода настолько сплотила граждан, что имя царей одинаково было ненавистно высшим и низшим, и никто никогда потом никакими хитростями не мог склонить к себе народ так, как в ту пору Сенат своей распорядительностью.
Но Порсенна все же подошел к Риму и осадил его.
Тем временем один знатный юноша, Гай Муций, решил убить Порсенну. По словам Тита Ливия, ему «показалось обидным, что римский народ, ни в какой войне ни от каких врагов не знавший осады, даже в те времена, когда рабски служил царям, ныне, уже свободный, осажден этрусками, столько раз уже им битыми».
Решив смыть этот позор каким-нибудь отчаянным поступком невероятной дерзости, он пробрался в лагерь этрусков, но по ошибке убил не царя, а его писаря, сидевшего рядом с царем. Дело в том, что он не знал царя в лицо, а расспросами боялся вызвать подозрения, поэтому, замешавшись в густую толпу воинов, он стал присматриваться к ним, пытаясь определить, кто же из них Порсенна. Совершенно случайно он попал в лагерь во время раздачи воинам их жалованья. Один человек в богатой одежде раздавал воинам деньги, а другой сидел рядом. У этого другого было гораздо более скромное одеяние, и Гай Муций решил, что Порсенна – это тот, кто раздает жалованье. Подбежав к нему, он выхватил меч и нанес смертельный удар. Только потом он понял, что ошибся…
Схваченный стражей и приведенный к Порсенне, юноша смело заявил:
– Я римский гражданин, зовут меня Гай Муций. Я вышел на тебя, как враг на врага, и готов умереть, как готов был убить: римляне умеют и действовать, и страдать с отвагою. Не один я питаю к тебе такие чувства, многие за мной чередою ждут той же чести. Итак, если угодно, готовься к недоброму: каждый час рисковать головой, встречать вооруженного врага у порога. Такую войну объявляем тебе мы, римские юноши; не бойся войска, не бойся битвы, – будешь ты с каждым один на один.
Когда Порсенна велел развести костер, грозя ему пытками, юноша гордо воскликнул:
– Знай же, сколь мало ценят плоть те, кто мечтает о великой славе!