«Тогда Бренн, то есть предводитель галлов, снял осаду Клузия, и все военные силы кельтов, состоявшие, как утверждают, из семидесяти тысяч человек, двинулись на Рим. Такие походы в неведомые и далекие страны были обыкновенным делом для галлов, которые шли вперед, как вооруженные толпы переселенцев, не заботясь ни о прикрытии, ни об отступлении, а в Риме, очевидно, не сознавали, какою опасностью грозило такое стремительное и внезапное нашествие. Только тогда, когда галлы были недалеко от Рима, римская армия перешла через Тибр и загородила им дорогу.
Бренн (Brennus) – имя этого человека, известное по римским источникам, может представлять собой не имя собственное, а титул. Например, в одном из источников сказано так: «бренн (так назывался у галлов предводитель) …»
Две армии сошлись менее чем в трех немецких милях от городских ворот, там, где ручей Аллия впадает в Тибр, и дело дошло 18 июля 390 года до н. э. до битвы. Даже в эту минуту римляне шли на бой самоуверенно и безумно дерзко, как будто имели дело не с неприятельской армией, а с шайкой разбойников, и вождями у них были люди неопытные, так как сословные распри заставили Камилла удалиться от дела. Все воображали, что имеют дело с дикарями, а в таком случае – какая надобность становиться лагерем и заботиться об отступлении?
Но эти дикари были так мужественны, что не боялись смерти, а их боевые приемы оказались столь же новыми для италиков, сколько и пагубными: с обнаженными мечами в руках кельты бешено бросились на римскую фалангу и с первого натиска опрокинули ее. Поражение было полное, римляне сражались спиной к реке, и те из них, которые пытались обратно перейти через нее, большею частью находили в ней свою гибель; те, которым удалось спастись, бросились в сторону, в близлежащие Вейи. Победоносные кельты стояли между остатками разбитой армии и столицей.
Таким образом, для Рима не было спасения; немногочисленного войска, которое в нем оставалось или укрылось от неприятеля, было недостаточно для защиты городских стен, и через три дня после битвы победители вошли в отворенные ворота Рима. Если бы они сделали это так скоро, как могли, то вместе с городом погибло бы и государство; но короткий промежуток времени между их победой и вступлением в Рим дал возможность увезти или зарыть в землю государственную святыню и, что еще важнее, занять крепость и на скорую руку снабдить ее съестными припасами. Тех, кто не был в состоянии носить оружие, не пускали в крепость, так как на всех недостало бы хлеба.
Множество безоружных людей разбежалось по соседним городам, но многие – и в особенности некоторые из именитых старцев – не хотели пережить гибель города и ожидали в своих домах смерти от меча варваров. Эти варвары пришли, стали всех убивать и все грабить, а в заключение зажгли город со всех концов на глазах у стоявшего в Капитолии гарнизона. Но осадное искусство им не было знакомо, а блокада крутой крепостной стены потребовала бы и много времени, и много труда, так как съестные припасы для громадной армии можно было добывать только рассылкой вооруженных отрядов, на которые нередко с мужеством и с успехом нападали граждане соседних латинских городов, в особенности ардеаты.
Однако кельты с беспримерной в их положении энергией простояли под скалою крепости семь месяцев; в одну темную ночь гарнизон был обязан своим спасением от неожиданного нападения гоготанию священных гусей в Капитолийском храме и случайному пробуждению храброго Марка Манлия; но съестные припасы в крепости уже были на исходе, когда кельты получили известие о вторжении венетов в недавно завоеванную ими Сенонскую область на берегах По и потому согласились принять предложенный им выкуп.
Настоящее положение дел было очень верно обрисовано тем, что брошенный с презрительной насмешкой на весы галльский меч определил количество золота, которое должны были уплатить римляне. Железо варваров победило, но они продали свою победу и этим путем сами от нее отказались. Все подробности этого необычайного события – страшная катастрофа поражения и пожара, день 18 июля и ручей Аллия, место, где была зарыта в землю городская святыня, и то место, где было отражено неожиданное нападение на крепость, – перешли из воспоминаний современников в фантазию потомства, и даже теперь верится с трудом, что действительно протекли две тысячи лет, с тех пор как приобретшие всемирно-историческую известность гуси оказались более бдительными, чем римские сторожевые посты».