Древний Пелопоннес

Продолжение войны у Павсания выглядит набором анекдотов. В первом случае Аристомен захватывает лаконский Фарис, грабит его и отбивается от преследователей во главе с царем Анаксандром. При этом Аристомен побеждает преследователей, но почему-то получает ранение "в заднюю часть". Во втором случае он устраивает засаду на лаконских девушек, которые совершали торжественный ритуал в знаменитом храме Артемиды в пограничном с Аркадией городе Карии. Берет их в плен и получает за них выкуп. При этом спасает девушек от грязных поползновений своих воинов, даже убивая особенно буйных из них. В третьем случае он нападает на особо чтимый храм Деметры в Эгилии и снова пытается захватить там девушек. Но те отбиваются жертвенными ножами, вертелами для жертвенного мяса и факелами. И так бойко, что пленяют Аристомена. Но ему удается бежать с помощью влюбившейся в него жрицы. Все это выглядит некритичной передачей простонародных фантазий.

Между битвой у "Могилы кабана" и следующей битвой у "Большого оврага" практически нет временного зазора. Спартанцам некогда предаваться унынию, Аристомену – участвовать в приключениях. И вместо описания битвы, закончившейся для мессенян плачевно, Павсаний пускается в длинный рассказ о том, как спартанцы подкупили царя Аристократа, который был командующим войска всех аркадийских городов, и даже утверждает, что это был первый случай подкупа врага и превращения победы в товар. В целом предвзятость и даже какая-то нервозная вздорность Павсания в отношении Спарты проявляется именно при описании войн в Мессении.

Думается, что никакой покупки не было, как и никакого предательства. А битвы у "Могилы кабана" и у "Большого рва" – это одна и та же битва, в которой мессенская молва лестно выделила одно из приключений Аристомена. Аристократ же, увидев беспомощность мессенян, просто дал знак своему войску к отходу. Других союзников у мессенян в этой битве не было. Их строй был смят, войско окружено и полностью разбито.

Остатки войска с Аристоменом бежали на гору Гиру и были осаждены лакедемонянами. Павсаний всерьез пишет, что эти остатки разбитой армии продолжали обороняться еще одиннадцать лет. Даже на укрепленной Итоме победоносным полководцам мессенцев этого не удалось. Скорее всего, никто Гиру не осаждал, а спартанское войско просто вернулось домой. Аристомен же принялся за прежнее – разбой. Причем, его отряд грабил теперь Мессению наравне с Лаконией – как уже совершенно чужую страну. И здесь снова Павсаний фантазирует: якобы Аристомену удалось взять Амиклы, разграбить их и ускользнуть до того, как из Спарты подошла помощь. И Амиклы способны были оказать сопротивление, и Спарта настолько близка, что весть о нападении дошла бы пешком не более, чем за час. Да и миновать Спарту, которая прикрывает Амиклы с севера, было крайне затруднительно для мало-мальски крупного отряда.

Столь же анекдотично "случайное" столкновение отряда Аристомена с отрядом спартанцев, возглавляемым сразу двумя царями. Аристомен и плененные вместе как величайшие преступники были сброшены в пропасть, но здесь вновь включаются фантазии – якобы, Аристомен при падении ничуть не пострадал (поскольку был подхвачен орлом) и выбрался из расщелины, схватив лисицу и пройдя по пути, который она указала. Лишь последнее предание Павсаний считает странными, но не рискует критично отнестись ко всему комплексу рассказов об Аристомене.

После этой невероятной истории Аристомен уничтожает ночью отдыхающий отряд коринфян, присланных в Лакедемон для поддержки осады Гиры. Затем вновь нелепо попадает в плен. Во время перемирия, когда спартанцы отправились праздновать Гиакинфии, Аристомену почему-то понадобилось одному бродить вдали от Гиры. Где его и схватили критские стрелки. Столь же невероятным было и освобождение: на ночлеге мессенская девушка перерезала путы на руках Аристомена, и он перебил критян, а девушку (как и положено в подобном жанре) взял себе в жены сын Аристомена Горг.

Упрекая лакедемонян во всевозможных грехах, Павсаний рассказывает не только о сомнительных "приключениях" Аристомена, но и о случае осквернения празднества лакедемонян в честь Диоскуров. Юноши из Адании Панор и Гонипп, переодевшись в белые хитоны и пурпурные плащи, въехали в лаконский лагерь на прекрасных конях и были приняты за воплощение Диоскуров. Когда спартанцы поклонились им, те принялись избивать их копьями. Убив многих, они вернулись в Анданию, довольные своей "шуткой". Почему-то такое поведение не вызывает осуждения у Павсания, но лишь объясняет гнев божественных Диоскуров, который, будто бы, и оказался единственной причиной поражения мессенцев.