Уже в эти давние времена многие римляне не оставались в неведении о жалком положении своих рабов. Когда раб в другой пьесе Плавта говорит своему хозяину, что по природе все люди свободны и естественно, что все хотят свободы, ведь рабство – хуже любого зла, хуже любого бедствия, и того, кого Юпитер ненавидит, он обращает в раба, его хозяин соглашается с тем, что в словах раба есть доля правды. Это созвучно Цицерону, который сотню лет спустя утверждал то же самое: «За всеми нами одинаковое число поколений. Происхождение всякого лежит за пределами памяти». Платон говорит: «Нет царя, что не произошел бы от раба, и нет раба не царского рода». Однако даже при жизни Цицерона один его друг, ученый Варрон, писал о трех главных инструментах, которыми владели земледельцы и которые должны были им помогать: бессловесные, такие как повозки; обладающие нечленораздельной речью – такие как волы, и те, что обладает даром речи – рабы. Если не считать жестокости некоторых немногочисленных хозяев и хозяек, ужасы римского рабства значительно умерялись гуманным отношением ко многим рабам их внимательными и заботливыми господами. Нам известно, что во времена преследований и опасности для жизни рабы преданно служили и защищали многих своих хозяев из благодарности и любви, и все это даже ценой собственной жизни. В общем, такое положение имело некоторое сходство с домашней прислугой в домах знати в Англии и Ирландии в XVIII и XIX веках. Хотя такой образ жизни навевает некоторые мрачные воспоминания о тяжком труде за низкую плату, о жилище безо всяких удобств на чердаках и в подвалах, огромное число «домашней челяди», несомненно, извлекало больше из своей тяжкой жизни, заполненной монотонностью службы, чем могло бы в случае любого другого доступного им занятия. Безопасность, защита, элегантное окружение, общение со своими товарищами-слугами и более широкие интересы, зачастую жизнь в большом хозяйстве, что мог позволить себе пользующийся известностью владелец, были плюсами, которые нельзя не принять во внимание. Многие римские рабы имели похожие преимущества, все из которых, видимо, при состоятельном и добром хозяине придавали жизни больше значимости, чем для свободнорожденного, старающегося изо всех сил добыть сомнительные средства к существованию на земле или на море. Некоторым рабам могло исключительно повезти, как тем, которых оставляли присматривать за одной из сельских или приморских вилл своего богатого хозяина. Рабство тогда ничуть не отличалось от жизни свободнорожденного смотрителя. В больших хозяйствах непременно существовали градации полномочий и положений среди самих рабов, точно так же как дворецкий и домоправительница властвовали в помещениях, отведенных для слуг, в дни аристократических домов в Англии, и многие пороки рабства скорее происходили от тех, кто занимал такие посты, дававшие им хоть небольшую, но власть, чем от самого рабовладельца. Когда рабы могли ожидать повышения до таких «руководящих» должностей и они служили доверяющему им хозяину, они могли в достаточной степени избавиться от чувства превосходства и в то же время крайней беспомощности, которое, естественно, вызывало рабство.
Рис. 32. Раб, правящий экипажем своего хозяина
Совершенно ясно, например, что Цицерон расточал столько же заботы и любви на своего доверенного личного помощника и раба Тиррона[25]
, как на собственного сына или племянника. Столь же трудно поверить, что раб на императорской службе, владевший дюжиной или более собственных рабов, проводил свои дни в страхе за свою жизнь и жизнь своих детей, подобно рабам, описанным Плавтом.