Древо человеческое

– Одно скажу – жарко здесь, – ответил он.

– А на улице холодно, – заметила она, смахивая несуществующую пылинку с платья.

– Да ведь столько народу, – сказал он. – Надышали тут.

– Знаете, – заговорила она, – миссис Эрби рассказывала мне про одного водолаза – она в книжке про это читала, – так он выдышал весь воздух из водолазного костюма.

И тут они взглянули друг на друга сквозь волны музыки. Смуглая кожа молодого человека как бы посветлела. Девушка затаила дыханье, почувствовав, что ее черные волосы могут вот-вот рассыпаться.

– Вы танцуете? – спросила она.

– Нет, – ответил Стэн Паркер.

Она готова была сознаться в том же, но внезапно удержалась. Отвага сделала ее хитрее. Она сумела изобразить легкую улыбку.

– Смотреть, как танцуют, даже интереснее, – сказала девушка. Ее не смутила эта неправда. Хватит и того, что он уже заметил ее робкое смятение.

– Как вас зовут? – спросила она.

– Стэн Паркер.

Зал был заполнен и переполнен музыкой, смехом танцующих, и невозможно было расслышать, что он сказал, но она знала – ей задан неизбежный вопрос.

– Меня как? – улыбнулись ее тонкие губы.

Она наклонила голову и быстро написала что-то на листке бумаги карандашиком, который нынче вечером презентовала ей миссис Эрби, чтобы записывать танцы за кавалерами, но кавалеров не нашлось.

Он видел темные веки на ее опущенном лице и тени во впадинках под скулами.

– Вот, – коротко засмеялась она.

– Эми Виктория Фиббенс? – медленно и как бы сомневаясь, прочел он.

– Да, да, – сказала она, – вот так меня зовут. Надо же человеку иметь какое-то имя.

Взгляд Стэна неудержимо притягивали эти опущенные веки, а имя перестало интересовать его, словно ненужный ярлык. Но ее веки этого не заметили.

Теперь Стэн Паркер начал припоминать эту тоненькую девушку.

– Вы из тех Фиббенсов, что живут на Келлис-Корнер?

– Да, – ответила девушка, как бы обдумывая этот вопрос. – Но не совсем. Отец и мать у меня умерли. Я сирота, понимаете? И живу у дяди и тетки, которые и есть те самые Фиббенсы с Келлис-Корнер.

Ее голубому платью не было пощады, как и узенькому, слишком много раз за свою жизнь завязывавшемуся кушаку.

– Вот что, – сказал Стэн Паркер. – Теперь я, кажется, вспомнил.

Это только ухудшило дело.

Потому что вспомнил он лачугу на Келлис-Корнер. Вспомнил ребятишек, играющих под дождем. У Фиббенсов была куча ребят, по улице они ходили гуськом и босыми ногами вздымали пыль либо месили грязь. Он вспомнил эту девочку с голыми ногами, до пол-икры забрызганными грязью. Вспомнил, что однажды она шла в башмаках такая гордая, что, наверное, надела их впервые в жизни, а вереница фиббенсовских ребятишек тянулась следом.

– Что вы вспомнили? – спросила она, стараясь прочесть это на его лице.

Но прочесть ей ничего не удалось. Она видела перед собой просто молодое мужское лицо, и так близко, как ей еще никогда не случалось видеть.

– Что вы помните? – глухо произнес ее рот.

– Вас, – сказал он. – А было ли там что-то еще – не помню.

Какая славная кожа у этого человека, подумала она. Вот взять и потрогать.

– Мало вам одной такой гадости, – засмеялась она, крепко упершись ладонями о края стула и чуть покачиваясь.

– Я тогда работал у Сэма Уорнера, в Наррауане. Иногда по субботам ходил вечером в город.

– Дядя тоже работал у Уорнеров, только недолго.

– Да ну? – сказал Стэн. – Что же он там делал?

– Ох, – вздохнула девушка, – я уж и забыла.

Потому что старик Фиббенс нанялся сгребать коровий навоз и укладывать его в мешки. Это длилось недолго, ибо что касалось работы, то она у дяди Фиббенса всегда бывала недолгой. Он любил лишь одно занятие – лежать под деревом на кровати и издали рассматривать ногти на ногах.

Эми Фиббенс не питала особой любви ни к дяде, ни к тетке. Пока что ни одно человеческое существо не вызывало в ней любви, если не считать почтительной и нерадостной привязанности к пасторше, миссис Эрби, – она ходила помогать ей по хозяйству с шестнадцати лет. Для нее жизнь в пасторском доме мало чем отличалась от житья в лачуге Фиббенсов. Она и здесь утирала носы целой ораве ребятишек. Она так же стояла с ложкой над утренней кастрюлей с овсяной кашей. Но зато доедала остатки пудинга. И ходила в ботинках.

Пожалуй, Эми по-своему любила миссис Эрби. Но ее, Эми, еще не любил никто, кроме вспыльчивой матери, да и та прожила совсем недолго. Худенькая девушка, конечно, надеялась, что в конце концов и к ней что-то такое придет, ведь ко всем же это приходит, но ее надежды были робки и совершенно беспочвенны.

В разгаре музыки она задумалась и примолкла, а молодой человек, повеселев от этих вопросов и ответов, придвинулся к ней немного ближе, и на душе у него было радостно.