Древо человеческое

На нем было позеленевшее от старости пальто, в котором он выглядел громадиной, хотя и без того был дюжий. Пальто притиснуло соседа, щуплого и чернявого человечка с побагровевшим лицом и воспаленными, но живыми и любопытными глазами, к боку третьего седока, который в свою очередь был притиснут к поручням сиденья. Но это, как видно, не имело значения. Третий был слабосильный. Он был не из тех, кто боек на язык, зато умел заржать, где надо, или подхихикнуть. Он был подпевалой.

– Оскорбление? – пропела миссис О’Дауд, щелкнув кнутом. – А вы чего ожидали? Может, букетик фиалок, перевязанный ленточкой?

И Эми Паркер пожалела, что поехала. Видеть, как соседка ходит по головокружительному канату, было выше ее сил. Она сидела, отвернувшись, и старалась не поднимать глаз.

– Эй вы, молчунья, – сказал щуплый товарищ дюжего парня, высовываясь из-за позеленевшего пальто так, что лицо его как бы отделилось от тела и было остреньким и страшно любопытным. – Вы не желаете себя показать? Где-то я вас видел? В Бенгели? Может, в магазине Дингуолла?

– Я не бываю в Бенгели. Верней, очень редко.

Она обмерла. Кровь стучала ей в виски, – она не умела ходить по канату. Она была неуклюжей и вся дрожала.

– Моя подруга – замужняя дама, – сказала бывалая миссис О’Дауд. – Она ведет домашний образ жизни. Моя подруга не заводит знакомства с первыми встречными.

– Если две пригожие уличные пташки к тому ж еще и дамы, я не возражаю, – сказал дюжий парень.

Тем временем лошади, мокрые и расслабленные, шли мерным шагом, не обращая друг на друга никакого внимания.

– Нахал! – охнула миссис О’Дауд. – В жизни не видела таких наглецов!

Парень, сидевший с другого края, заржал.

– Слушайте, – сказал тот, что в пальто, – у нас под сиденьем найдется, чего глотнуть. Что скажете, если мы найдем сухое местечко, посидим и поболтаем? Вскипятим чайку, если желаете, и поболтаем, а?

– Ну да, – сказала миссис О’Дауд, перебирая вожжи, – в такую мокроту не разболтаешься.

– У нее на все ответ готов, – фыркнул щуплый краснолицый парень.

Глаза у него стали голодными и забегали. Он втянул воздух длинным носом, распухшим с одного боку.

– Это еще что, – ответила толстушка, – это ерунда, а вот когда подъедет мой муж, уж он вам ответит как следует.

– Какой еще муж? – выкрикнул щуплый, чернявый и краснолицый парень – чем сильнее его разбирал голод, тем больше он старался оттеснить товарища.

– Могла бы рассказать подробней, – сказала миссис О’Дауд, – да времени нету. А раз так, скажу коротко. Мой муж – здоровенный мужчина, и мускулы у него, с вашего позволенья, ну прямо как тыквы, и когда он видит таких, как вы, у него из носа огонь пышет. И больше всего мой муж не терпит всякую мелкую, грязную, паршивую, хвастливую шваль. Так что помоги вам бог.

И она ловко подхлестнула лошадь, так, что та навострила мокрые уши, махнула хвостом по оглоблям и в качестве протеста выпустила газы.

Из двуколки, где теснились на сиденье трое молодцов, послышались злые голоса. По-видимому, там шел спор, отвечать ли словами или кулаками.

– Стукни ее разок! – сказал кто-то.

– Мужья! – сказал другой. – Что она там брешет про мужа?

Третий, сидевший с краю, хихикнул и заерзал на сиденье.

– Если пожелаете познакомиться с моим мужем, – сказала миссис О’Дауд, – констебль Хеллоран из Бенгели сделает вам такое одолжение. Вон он въезжает на подъем. Я его усы за милю могу узнать.

И в самом деле, навстречу, опустив поводья, трусил на гнедом коньке долговязый молодой полисмен с лоснящимися усами, от которых помада отталкивала дождь, и за его спиной горбилось пространство.

Настроение в двуколке упало. Там что-то побурчали, затем двуколка в мгновенье ока, заскрипев, умчалась прочь с прежней скоростью.

– Доброе утречко, констебль Хеллоран, – сказала миссис О’Дауд. – Мы решили провести денек на наводнении. Посмотреть все, что можно посмотреть. Тех бедняг, и бессловесных животных тоже. И может, заберем своих мужей, они там помогают уже два дня, если не все три.

Не без приятности поболтав еще о чем-то с симпатичным длинноногим и белозубым молодым полисменом под потеплевшим дождем, женщины в тележке опять пустились в путь сквозь мокрую пелену.

Эми Паркер, в чью однообразную жизнь вдруг ворвались и цирки, и угроза опасности, и потом облегчение, и приятная встреча с полисменом, грустно покорилась последним этапам пути по незнакомой дороге. Если там, куда они приедут, будут только деревья, опять эти серые, мокрые деревья, так стоило ли ехать, засомневалась она. Эми Паркер старалась думать о честном лице мужа, она его скоро увидит и, конечно, обрадуется. Она старалась подогреть в себе дружеское чувство к соседке, которая все так же подпрыгивала рядом на сиденье, все так же поражала и восхищала свою подругу, но только Эми Паркер уже стала немножко уставать от нее, как, впрочем, и от себя самой.

– Ох, боже, – сказала Эми Паркер, расправляя под мокрыми мешками замлевшие руки и ноги, – как вы думаете, когда мы приедем?

– Когда-нибудь да приедем, – зевнула миссис О’Дауд; она тоже выдохлась.

А дорога бесконечно тянулась вдаль.