Древо человеческое

– Стэн, – сказала она, тронув за руку мужа, который подошел, когда занялись сосны. Он хотел быть рядом с ней в этом хаосе. – Стэн, – повторила она, – иди в дом и вынеси эту барышню. Ту, что ездит верхом по нашей дороге, ты знаешь, рыжая такая.

Но именно сейчас у Стэна Паркера пропала готовность делать все, что попросит жена. От ослепительно яркого света он чувствовал отупение и вялость. Ему сейчас хотелось не отдавать, а получать. Ноги его от растерянности приросли к земле. В венах как будто текла смола. Жене пришлось опять тронуть его, на этот раз властно и не глядя, потому что она знала его тело наизусть. Но как ни предан ей был муж, он бы не двинулся с места, если бы уже не испытал прикосновения огня. Может, лучше сгореть сразу? Он зашаркал по земле своими ступнями-колодами, на которых так до сих пор и не сумел далеко уйти. Занавеси парусили снаружи, еле удерживаясь на кольцах. Мягкий алмазный свет ламп в нескольких окнах тоскливо мерцал навстречу неистово яркому пламени. Казалось, все, чего Стэн Паркер еще никогда не делал, все, чего он никогда не видел, было заключено в этом доме и сейчас дом раскроется перед ним. У него закружилась голова от этого огненного великолепия, и он был внутренне готов откликнуться на призыв и пройти по коридорам дома или коридорам огня, а там будь, что будет.

– Я попробую, – сказал он и пошел по звенящей траве, а миссис Армстронг кричала ему вслед какие-то наставления, но он не слушал.

Эми Паркер чувствовала, что она теряет власть над мужем, и, должно быть, сделала глупость, и теперь единственным утешением было его мужество.

Все обрадовались тому, что Стэн Паркер решился на это опасное дело. С них свалилась огромная тяжесть. Теперь они могли любоваться зрелищем без зазрения совести. Так что люди перевели дух, устроились поудобнее, и даже те, кто слабенькой струей из шланга кропил дом, как бы только готовя его к иному крещению, уже направляли воду куда попало, глядя на Стэна Паркера, входившего в дверь.

Внутри стояла тишина, точно рок притаился, пока огонь одолевал уступчивые сосны. Но то была тревожная тишина, в ней было какое-то легкое движение. Кошка стащила клубок мохнатой шерсти с сиденья гобеленового кресла и играла с ним в тихой комнате, разматывая и путая длинные серые нити. И воздух здесь был какой-то мохнатый, с серой пушистостью первого дыма. Нити его вились вокруг канделябра. Длинная пасма, разматывавшаяся из-под двери, привлекла внимание серебристой кошки, она царапнула ее, и лапа прошла насквозь.

Очутившись в доме, Стэн Паркер уже не сомневался, что должен был прийти сюда. В свете лампы, горевшей рядом с забытой книгой, его фигура выглядела массивнее. Он пошел дальше, тень его накрыла дремлющий канделябр, отозвавшийся тихим звяканьем. Он улыбался в мглистом сумраке этого звучащего склепа, куда он попал по случайности, и ему пришла на память пьеса о Гамлете, которую он прочел в книге своей матери, учительницы, а потом не вспоминал, пока не оказался в исполненном поэзии доме, где стоило только толкнуть дверь, чтобы она распахнулась перед ним настежь.

Он вышел из комнаты, задев плечом гобелен, который колыхнулся, подернулся зыбью и опять вернулся в вечность. Этой ночью все вещи в доме были бы вечными, если б забыть про огонь. Время застыло в коридорах, особенно в дальних концах, в глубине, где стояли половые щетки и висели спесивые зимние пальто и старые, потертые кожаные вещи. Была там игрушечная лошадь – от одного прикосновения она качалась взад-вперед, а в животе у нее что-то гремело. На крючке висела женская шляпа из грубой соломки, до сих пор пахнущая розами и солнцем. И такой надежной была эта плотная темнота, куда еще не проник дым, что о страхе не могло быть и речи. Сюда сквозь стену доносились голоса живых людей.

Но ему пришлось оторваться от коридоров, и положение опять стало отчаянно трудным. Распахнув какие-то двери, он очутился в длинной комнате с трепещущими зеркалами и бесстрастными стульями. Здесь его сапоги-колоды были просто позорищем. Хотя сейчас это все равно. Если в коридорах, в душных шкафах время сгустилось, то здесь оно снова стало текучим. За окном стоял кедр, и каждый бугорок, каждая трещинка на его коре были отчетливо видны, когда огонь взвивал темноту и красные облака дыма плыли сквозь ветки, цеплялись за них и плыли дальше, прямо в комнату. Человека вместе с этим деревом несло по течению, он силился связать обрывки мыслей и вспомнить, зачем он пришел. Ну да, конечно, найти кого-то, кто в шелку и бриллиантах сидит в какой-то из комнат этого дома. Только бы она не вздумала затеять разговор, тогда он схватит ее в охапку, как сноп соломы, и быстро снесет вниз. Он боялся необходимости говорить какие-то слова. И еще – прикосновений. Он уже нервничал, представляя себе ее гладкую кожу.