Древо исчезающих времен

– А эти… всадники… жуть! Почему они нас спасли?

– Я думал, что это какие-то автоматы, очень необычные, чужие какие-то, неземные, но автоматы. Что кентавры, что сами всадники… а теперь не знаю, что и думать. Что же творится там, за стеной? Что горит?

Тая промолчала.

Назад идти было гораздо трудней, мешали тянущая к стене сила и ровный ветер в лицо. Но они все же добрались до леса. Отдохнули. Затем с огромным наслаждением искупались в лагуне, стесняясь друг друга, не спуская глаз с ближайших зарослей на случай появления нежелательных гостей. Вода была прозрачная, холодная, пресная, вполне питьевая. Потом Ивану пришла в голову мысль порыбачить – он заметил у берега мелькнувшую серебристую полоску.

Удочку сделали из побега папоротника, леску – из нитки, которую Тая выдернула из своей куртки, крючок – из булавки, нашедшейся, как ни странно, у Ивана. Ни червей, ни мошек на берегу не обнаружилось, и Тая вспомнила про остатки мяса. Насадили мясную крошку, закинули удочку, посмеиваясь друг над другом, и первый же заброс оказался удачным – клюнула толстобокая рыбина величиной с ладонь. Вида ее Иван определить не смог, на языке вертелось название «латимерия» – все, что он знал о древних предках рыб, но это была не она.

Тая вполне освоилась и, пока эксперт удил рыбу, набрала полусгнивших, полузасыпанных песком обломков древесных стволов. Диплодоки ушли, и кругом стояла мирная первобытная тишина.

Развели костер и нажарили рыбы, глотая слюни. Иван припомнил рассказ О'Генри, где герой и героиня оказались на холме, отрезанном от мира водой, проголодались и начали вспоминать гастрономические блюда.

– Я тоже читала, – кивнула Тая. – Гурман я плохой, мне бы хлебушка к этой рыбке и больше ничего не надо.

– Соли и пива, – добавил Иван, обгладывая рыбьи кости.

Насытившись, прилегли у костра. Смены дня и ночи в этой стране не было, но организм сам давал знать, что нуждается в отдыхе.

– Вообще-то спать лучше в помещении, – проговорил Иван.

– Да-да, я сейчас… – сонно пробормотала Тая.

Иван собрался было по ее примеру подремать – идиллическая картина древней природы была настолько мирной и спокойной, что все тревоги и страхи отошли на второй план, – как вдруг из-за пальмовидных деревьев к ним метнулась громадная птица с голым почти полуметровым черепом. Птица имела короткое туловище, когтистые лапы, двухметровые кожистые крылья и длинный гибкий хвост.

Иван вскочил и замахал стержнем, отгоняя невиданную птицу. Она, шипя и шумно хлопая крыльями, сделала над ними круг, открывая и закрывая страшный, усаженный крючкообразными зубами клюв, хрипло проклекотала и полетела обратно, выделывая резкие виражи.

– Для полноты впечатлений нам только птеродактилей не хватало, – сказала побледневшая Тая, с которой разом слетел весь сон.

– Это не птеродактиль, – сказал Иван. – Птерозавр, но какой – не помню точно. По-моему, диморфодон.

– А говорил – дилетант в биологии.

– Просто интересовался когда-то историей возникновения жизни. Вот тебе и еще одно доказательство, что мы на Земле. Ну что, потопали в наш большой дом? Здесь оставаться рискованно.

Пошли пятые сутки их блуждания в неизвестном мире.

Этаж здания, примыкающий к юрскому периоду мезозоя, был слишком неуютен и сыр, чтобы искать в нем пристанище для ночлега. Но и на свежем воздухе устраиваться спать было опасно: хищников в мезозое хватало.

Иван вспомнил кентавров, их всадников, летающую махину диморфодона и с сомнением взвесил в руке оружие. Увы, гарантии безопасности этот стержень дать не мог.

– Остается лифт, – сказал эксперт, не видя в темноте выражения лица Таи. – Или не будем больше рисковать опускаться?

– А чем мы рискуем? – тихо спросила девушка.

«Действительно, чем? – подумал Иван. – Ну вылезем где-нибудь в палеозое, и что? Что здесь, что там – одинаково опасно, зато, может, попадется сухой этаж…»

– Решено. Попробуем подняться вверх, может, и встретим по дороге кого-нибудь.

Лифт услужливо открыл им дверь в решетчатый куб кабины. Пахнуло незнакомым ароматом, в котором смешались запахи цветов, плодов и нагретого металла. На панели управления горело окошечко с цифрами: «– 150 000 000».

Иван поразмышлял и нажал самое верхнее окошко. Дверь закрылась, но кабина осталась на месте.

Так. На самый верх везти не хочет. Попробуем чуть ниже. Но и вторая сверху пластина не оживила лифт, лишь где-то за стенками кабины прозвенел звонок. Иван перепробовал все десять пластин-окошек до их этажа – безрезультатно.

– Придется ехать вниз, – упавшим голосом сказал он Тае. Девушка кивнула, пытаясь ободряюще улыбнуться.

Иван тронул пластину ниже светящейся, и повторились те же ощущения, как и всегда при спуске в этом странном лифте: толчок в ноги, волна тепла, давление на уши, тяжесть в теле, потом невесомость, покалывание внутри глазных яблок, слабость…

Они вышли на ярко освещенную площадку. Светились зеленые стены, светился потолок, светились пол и даже трубы лифта. Белое сияние заливало коридоры, уходящие в белесый туман свечения. Тихо, ни звука. Не тепло, но и не холодно.