Древо Иуды

С момента расставания, после возвращения из Гэрсея, странные силы завладели его увлеченной и амбициозной натурой. Прощальный взгляд Мэри, такой грустный и проникновенный, ранил его, как стрела. Ее напряженное личико так и стояло перед его мысленным взором, и он не хотел прогонять это видение, что было весьма зловещим знаком. Что бы он ни делал, в любое время дня, в палате или лаборатории, он вдруг ловил себя на том, что рассеянно смотрит в пространство. И всегда он видел ее, такую милую и простую, отчего его охватывало жгучее желание оказаться рядом, вызвать у нее улыбку, быть ей другом — он не позволял себе думать о чем-то большем.

Он все надеялся получить от нее или ее отца весточку — хорошо бы еще одно приглашение, которое дало бы ему возможность связаться с семьей, хотя, конечно, поехать к ним он все равно не смог бы. Почему они не давали о себе знать? Раньше все первые шаги предпринимались с их стороны, поэтому он не желал быть назойливым, не получив какого-то намека, что ему там будут рады. Хотя, конечно, он должен что-то сделать… прояснить ситуацию… избавиться от этой неопределенности. Наконец, спустя десять дней, когда он довел себя до состояния взвинченности, в больницу пришла почтовая открытка на его имя с видом Ардфиллана. Послание было коротким.

Дорогой Дэвид!

Надеюсь, у Вас все в порядке. В последнее время я еще больше узнал об Африке. Там произошли какие-то беспорядки. Когда приедете навестить нас? Я соскучился.

Искренне Ваш,

Уилли.

В тот же день, сразу после вечернею обхода, он ушел в ординаторскую и позвонил в Ардфиллан. Пришлось подождать, пока его соединят с лавкой Дугласа. Сквозь помехи прорвался голос тетушки Минни.

— Это Дэвид Мори, — сказал он. — Я получил такую милую открытку от Уилли и решил позвонить. Хочу узнать, как вы там все поживаете.

Последовала короткая, но тем не менее заметная пауза.

— У нас все хорошо, спасибо.

Холодность тона совершенно его обескуражила. Поколебавшись, он произнес:

— У меня теперь новая работа, которая совсем не оставляет свободного времени… иначе я напомнил бы о себе гораздо раньше.

Она ничего не ответила. Он не отступал.

— Уилли дома? Я хотел бы поблагодарить его за открытку.

— Уилли занимается. Боюсь, его нельзя отвлекать.

— Тогда Мэри? — осмелился он почти с отчаянием. — Я хотел бы сказать ей пару слов.

— Мэри сейчас нет. Она со своим молодым человеком. Недавно она слегка приболела, но теперь вполне оправилась. Думаю, сегодня она вернется поздно.

Теперь замолчал он. Спустя несколько секунд произнес очень неловко:

— Ладно… передайте ей, пожалуйста, что я звонил… и мои наилучшие пожелания.

Он услышал, как она резко выдохнула. Слова полились скороговоркой, словно ее кто-то принуждал высказаться, хотя ей было нелегко.

— Ничего передавать я не буду и надеюсь, что вы не станете больше звонить. И еще одно, мистер Мори, я, конечно, не желаю ранить ваши чувства, но будет лучше для всех, включая вас самого, если в дальнейшем вы воздержитесь от того, чтобы нам навязываться.

На том конце провода дали отбой. Он медленно положил трубку и отвернулся от аппарата, мигая, словно получил удар по лицу. Что произошло? Разве он навязывался! Что он сделал, чем заслужил такой неожиданный и обидный отпор? Вернувшись к себе в кабинет в конце коридора, он присел за стол и попытался найти ответ.

Тетушка никогда не питала к нему особой благосклонности, а из-за частых головных болей, вызванных, как он подозревал, хроническим нефритом, она нередко проявляла вспыльчивость, что вполне понятно. Хотя, безусловно, причина таилась гораздо глубже — вероятно, в ее преданности Уолтеру вкупе с внезапной неприязнью, возникшей, видимо, у Стоддарта по отношению к нему. С грустью рассуждая подобным образом, Мори все же никак не мог поверить, что Мэри была в курсе этой резкой отповеди, и, поддавшись порыву, вынул из ящика рецептурный бланк и написал коротенькое письмо с просьбой увидеться при малейшей возможности. В тот вечер он дежурил на приеме больных, доставленных по «скорой помощи», поэтому не мог отлучиться из больницы даже на минуту, но ему удалось уговорить одного из стажеров выйти и опустить письмо в ящик.

Следующие несколько дней он с возрастающим нетерпением и тревогой ждал ответа. И почти потерял всякую надежду, когда ближе к концу недели получил письмо.