Древо скрелингов

Мы ели от души, словно накапливая силы для грядущей зимы. Ветер становился все более прохладным и бодрящим. Порой он казался едва ли не игривым. В воздухе появилась свежесть, которая делала каждый запах особенно острым и отчетливым. В ручьях трудились бобры. Однажды мы выгнали из зарослей диких роз кенгуровую крысу, и она бросилась наутек, обрывая цветочные лепестки, которые порхали в сумерках словно маленькие кораблики. То и дело нам попадались семейства барсуков, которые щурились на заходящее солнце. По ночам к нам в лагерь приходили опоссумы, которые, если их спугнуть, притворялись мертвыми. Однако большинство животных почти не боялись нас. У них не было причин для этого. Айанаватта, отвыкший от человеческого общества, с удовольствием обращал свои речи даже к задумчивым на вид жабам.

Мы не раз встречали стада бизонов, которые паслись, перемещаясь к югу, но не охотились на них. У нас не было времени заготавливать мясо впрок либо выделывать кожи. Испытывая недостаток пищи, человек с радостью съест дикого быка, однако его жесткое, жилистое мясо не каждому по вкусу. Не соблазняли нас и шкуры величественных бизонов, охранявших своих самок и телят. Мы все сходились в том, что убивать быка только ради шкуры недостойно. Мои спутники с детства учились убивать быстро, не причиняя излишних мучений, и отлично умели разделывать туши. Им и в голову не приходило, что цивилизованный человек способен умерщвлять животных ради забавы. Они по возможности старались придерживаться вегетарианской диеты.

Я буквально влюбилась в огромных невозмутимых бизонов. Меня тянуло к ним. Расставшись с оружием, я бродила среди них, прикасаясь к ним, разговаривая с ними. Они ничуть меня не боялись, хотя иногда выглядели немного раздраженными. Я поняла, что трогать молодых животных не следует. В центре стада царила восхитительная атмосфера покоя и безопасности. Я все больше пленялась радостями стадной жизни.

Наша главная сила — это единство, бдительность самцов и мудрость самок. В стаде мы вечны.

Вскоре наши пути разошлись. Огромная масса бизонов — обширное море черных, бурых и белых пятен — двигалась к подернутому синевой горизонту. С вершины холма я смотрела, как они медленно пересекают прерию в лучах восходящего солнца. На мгновение меня охватило желание отправиться с ними. Потом я торопливым шагом догнала своих спутников.

От гор, казавшихся такими близкими, нас отделяли заросли кустов, леса, реки и болота, но даже их было гораздо легче преодолевать, чем прежде.

Там, где была вода, мы замечали пни старых деревьев — остатки громадного леса. По мере похолодания земля становилась все тверже. Бес обладала завидной для своего возраста выносливостью. Белый Ворон сказал, что еще недавно она могла шагать пять суток напролет, лишь трижды останавливаясь на водопой.

Мы с Белым Вороном наслаждались чувством уединения, с удовольствием внимали едва уловимой музыке прерий. Айанаватта оставался таким же словоохотливым, как всегда. Меня же, признаться, более всего занимала цель нашего путешествия.

Ветер крепчал, задувая с самых неожиданных направлений. Окружавший нас мир становился все более противоречивым и нелогичным.

Клостерхейм превратился в карлика. Знахарский щит стал таким маленьким, что помещался на ладони. Неустойчивость размеров в этой сфере внушала тревогу. Виноват ли в этом Хаос? Действительно ли этот переменчивый, но упорный ветер разумен? В моей душе рос страх, грозя поглотить меня. Прошло немало времени, прежде чем я сумела полностью овладеть своими чувствами.

Айанаватта закутался в свою накидку.

— С каждым часом ветер становится все холоднее и не утихает ни на мгновение, — заметил он.

Мы набросили на себя огромные полотнища его вигвама, а ночью развели большой костер. Каноэ, укрепленное над седлом на четырех шестах, служило крышей и защищало нас от дождя, а по ночам мы по двое спали под ним, наслаждаясь теплом огня.

Меня по-прежнему озадачивали размер знахарского щита и место, в котором он был найден. Белый Ворон теперь носил его на шее на изящном ремне, расшитом бусами. О своем отце он больше не говорил ни слова, а понятия о приличиях не позволяли мне расспрашивать его. Я лишь надеялась, что дальнейшие события помогут мне разобраться в том, чего я не понимаю.

Мне еще многое нужно было узнать. Тщательное соблюдение предначертаний грез, а также сама способность видеть такие сны были отличительными чертами народа Айанаватты. Его приверженность иллюзорной судьбе была хорошо понятна мне. Я сознавала, какой суровой дисциплины требует выбранный им путь. Каждый шаг на этом пути был фигурой строго упорядоченного танца, в котором всякой маске отводится строго определенная роль. Исполняя каждое па, он достигал предписанной цели. Это не было творчеством, скорее — воспроизведением, интерпретацией. Следование этим путем требовало совершенно особых качеств характера, сил и навыков, которыми я не обладала. Грубые простонародные толкования этих качеств обсуждались во время моей учебы в Марракеше, когда мне также довелось заглянуть в Книги Мертвых египтян и майя.