Древо скрелингов

Мои доспехи и шлем из вороненой стали привлекали алчные взгляды головорезов всех мастей, но им хватало ума держаться подальше от огромного меча, висевшего на моем поясе. Это был Равенбранд, брат моего Буреносца. Как Равенбранд оказался у меня — это отдельная история, которую еще предстоит поведать.

Вплоть до той недолгой поры моей жизни, когда я обрел покой и счастье в объятиях своей жены Зарозинии я занимался разбоем в Молодых Королевствах, поэтому я благоденствовал в этом мире, не прилагая к тому особых усилий. Я сам и мой клинок были у всех на слуху; лишь немногие отваживались бросить нам вызов. Я служил в Византии и Египте, одолевал датчан в Англии и христиан в Кадисе. В Иерусалиме мне попался на глаза великолепный скакун, которым я пожелал обзавестись, и в результате запутанных событий я помог установить в христианском ордене тамплиеров такой порядок, когда сменявшие друг друга магистры уже не могли потребовать для себя Гроб Господен. Меня привлекла не столько религия христиан, которую я счел примитивной, сколько их политика, которую никак нельзя было счесть таковой.

Христианские пророки то и дело представляли себя и своих единоверцев в ложном свете.

Поскольку их карты помещали Иерусалим в центр мира, я надеялся отыскать там своего кузнеца, но это был ошибочный след. Кузнецы, которых я встречал, подковывали лошадей и ремонтировали доспехи крестоносцев. В Вене я наконец услышал о неком скандинаве, который достигал самых далеких окраин мира и, возможно, знал, где искать нихрэйнского мастера.

Мое путешествие по Балканам проходило без особых приключений.

Вскоре я очутился в землях далматинцев, где единственным законом была кровная вражда, и ни римляне, ни греки, ни турки не имели скольнибудь значительного влияния. В этих горах до сих пор укрывались племена, для которых наступление Железного века ознаменовалось только тем, что теперь они пытались ограбить всякого, кто появился в их владениях, имея при себе какие-либо предметы из металлов. В основном они пользовались старыми кривыми луками и копьями, причем весьма неумело. Лишь однажды кучка охотников попыталась отнять у меня меч.

Их трупы послужили назиданием остальным.

Я встретил теплый, дружеский прием в знаменитом аббатстве Священного яйца в Далмации. Почтенная настоятельница монастыря рассказала мне, что около месяца назад Гуннар Норвежец останавливался для мелкого ремонта корабля в бухте Исприта у западного берега. Аббатиса узнала об этом от матроса, который покинул Гуннара и возвращался домой. Раздосадованной скудостью добычи в цивилизованных портах, Гуннар решил плыть на север к колониям, основанным Эрикссоном и его последователями. Он был буквально помешан на легенде о городе, якобы целиком состоящем из золота.

Матрос, свирепый морской грабитель, поклялся никогда более не плавать под началом таких жестоких капитанов, как Гуннар. После долгой беседы с исповедником он ушел, сказав, что попытает счастья в Святой земле.

Аббатиса была образованной женщиной. По ее словам, Исприт знавал лучшие времена. Теперь центр власти переместился в Венецию.

Норвежец весьма удачно выбрал место. Аббатиса сообщила мне, что старый имперский порт находится на расстоянии чуть меньше трех дней езды на хорошем коне. Или двух, с добродушным смехом добавила она, если наездник отважится пересечь Сад Дьявола. Она обняла меня за плечи с силой, которая сокрушила бы человека, не столь закаленного в битвах, как я.

Матрос утверждал, будто бы Гуннар стремится покинуть порт как можно быстрее. Он опасается, что его запрут там как в ловушке. Викинги уже разгневали венецианцев своими набегами на Паг — тот был успешным, — и на Раб, который закончился для них неудачей. Покой и процветание этих старинных, словно погруженных в дрему адриатических портов всецело зависели от Венеции, и их обитатели радовались тому, что главные пути крестоносцев пролегали в стороне. Папа римский призвал к крестовому походу в 1148 году. Он буквально затопил Европу и арабские страны своим безумием, от которого впоследствии скончался. Именно он придумал джихад. Арабы как нельзя лучше усвоили его уроки.

Я не ссорился ни с одной из соперничающих сект, которые заявляли, будто бы служат одному и тому же Богу. Человеческое безумие всегда было таким банальным. Иерусалим утратил интерес для меня. Я получил от города все, в чем нуждался — коня, немного золота и загадочное кольцо на пальце. Я ненадолго окунулся в политическую жизнь города, но вскоре мне стало безразлично, восстановят там порядок или нет.

Иерусалим был бурлящим средоточием деятельности всех этих сект, и, вне всяких сомнений, сохранит эту славу.