Древо света

Времен фокстерьеров Статкус проглотить не может. Благодарит за ужин и смывается во двор — проветриться. И чего это Елена там застряла? Не дождавшись ее, возвращается в горницу, нетерпеливо постукивает каблуками вокруг стола. В расстроенных чувствах натыкается на кровать Шакенасов, днем на нее даже глядеть не хочется. Наконец — кажется, целая вечность миновала! — раздается Еленин смех. Помолодевшая, в редко надеваемом белом платье, чуть-чуть хмельная от гомона застолья.

— Ну и свинтусы же эти Балюлисовы дети!

Смех Елены дробится, утихает.

— Что с тобой, Йонас? Вроде бы не пил.

— Со мной-то ничего. А вот что с тобой?

— Мне, представь себе, весело. Дождались-таки своей радости наши старики.

Однако уже ни в голосе, ни в глазах никакого веселья.

— Дождались! Эта фарфоровая кукла Ниёле, как она вилкой-то в тарелке ковыряла! И недотепа ее Пранас смеет еще отца упрекать, мол, не оборотистый! Не обольщайся, под шумок снова лапу протянет — дай еще!..

— Свой же ребенок, не чужой.

— Разве теперь дети? Мы-то ради своих от чего угодно отказаться могли, — гремит Статкус, словно на стройплощадке, где плохо слышно от грохота механизмов. Но сам чувствует, что возмущен не столько молодыми Балюлисами, сколько Еленой, хитро разрушающей обычное его поведение и ход мыслей.

— Кто отказывался, а кто…

— Ты уж, пожалуйста, без обиняков!..

— И ты не в казарме или на производственном совещании.

— Что ты сказала?

— Что слышал. Кому-кому, а тебе помалкивать бы…