Древо жизни

Похороны состоялись на четвертый день. На могиле старого вождя насыпали высокий холм. Элиане, не знай религии, не придерживались пышных похоронных церемоний, но чтили умерших, содержали в порядке могилы, на которые ставили памятники из гранита и песчаника. Иногда памятники украшались скульптурными портретами умерших. Так и на этот раз, на могилу Дука был поставлен такой скульптурный портрет. Старый вождь, высеченный из мрамора, сидел в кресле, опустив руки на подлокотники, задумчиво склонив голову.

Смерть Дука не была неожиданностью для соплеменников. Ее ждали и к ней готовились заранее. Такая предусмотрительность немного покоробила Эрика, хотя он уже привык к тому, что элиане очень спокойно относятся к смерти. Может быть, это потому, что задолго до кончины они угадывают время ее наступления, и не только тот, кому суждено умереть, но и окружающие его люди. Человека здесь хоронили дважды: первый раз, когда узнают срок кончины, второй – когда она наступает. Поэтому горе, связанное с потерей близкого человека, поражает родственников в тот день, когда они узнают о неизбежном, но затем, со временем, притупляется, и, когда приходит сама смерть, ее встречают, как это не кажется диким и невероятным, с каким-то облегчением, приносящим снятие напряжения ожидания. Это выразилось не только в готовом памятнике, который поставили рядом с могилой сразу же за погребением тела, но и в том, что уже давно в селении был выбран новый вождь племени, который, однако, еще не вступал официально в должность, но фактически уже управлял делами племени.

Эрик ничего не знал о предстоящей кончине Дука, так как тот велел ему ничего не говорить. Скорее всего Дук щадил чувства своего друга, зная его искреннюю привязанность.

В последние пять лет они виделись редко. Дук уже не мог ездить верхом. Эрику же, занятому делами, все было как-то недосуг выбраться к нему в селение.

Дела между тем шли не так, как предполагали Дук и Эрик. Последние пять лет племена, входящие в союз, почти перестали присылать для обучения курсантов. Их количество с пятисот сначала снизилось до двухсот, затем – до пятидесяти. Под конец остались только младшие командиры, но и среди них началось «брожение». Уже пять, вместе с семьями, покинули свое жилище и уехали в родные селения.

Эрику пришлось законсервировать лабораторию. Количество обрабатываемой земли в усадьбе сильно сократилось. Теперь она в основном обрабатывалась его сыновьями. Шесть из них были уже женаты и жили в отдельных домах со своими женами и детьми – внуками Эрика. Три дочери покинули его дом, выйдя замуж. Еще десять сыновей и пять дочерей достигли брачного возраста, но еще не создали себе отдельных семей и жили вместе с отцом. Остальные дети были еще малы и не могли работать в поле. Чтобы прокормить семью, в которой вместе с детьми было больше шестидесяти человек, Эрику пришлось самому стать за плуг. Правда, время от времени приходили обозы с продовольствием, но после смерти Дука они стали появляться все реже и реже.

Элианки не работают в поле. Эту работу выполняют мужчины. Поэтому вся нагрузка упала на плечи Эрика и его подросших сыновей. Его жены принимали участие только в охоте. Но поскольку охота стала теперь не развлечением, а промыслом, она уже не вызывала у них того интереса, что раньше.

Эрик давно понял, что он перестал быть нужным элианам. Пока в памяти людей были свежи воспоминания о нашествии пришельцев, Эрик был для них спасителем и, что важнее, человеком, без которого они чувствовали себя беззащитными перед угрозой нового нападения. По мере того как шли годы, эта угроза стала терять черты реальности, превратилась в нечто абстрактное, маловероятное. И вообще, больше никто из элиан, за исключением старого Дука и Гора, да, может быть, нескольких его старых боевых товарищей, не верили в возможность повторения нашествия. Пока существовал страх, элиане готовы были учиться военному делу, содержать курсантов и бойцов, а также Эрика и его семью, и в этой готовности была искренность и желание, так же, как искренняя любовь к своему освободителю была присуща всем, с кем когда-либо он встречался. Но теперь, когда прошло двадцать четыре года и ужас нашествия сгладился, к добровольности участия в оборонной программе примешивались элементы повинности. А как раз повинность была чужда самой природе элиан. Никогда ни один элианин не гнул спину на другого. Это общество не знало ни рабов, ни слуг, ни наемных рабочих. Труд был неотчуждаемой собственностью самого трудящегося человека.