Древо жизни

— Помилосердствуйте, дражайший Василий Иванович, но как же можно выводить сиюминутные события текущей жизни из предшествующей великой литературы? Я не имею в виду книги пророческие, если угодно, боговдохновенные, это больше по вашей части, я говорю о произведениях пусть и великих, но рожденных умом и фантазией грешных людей. Истинно великий писатель не может бегать взапуски с современными событиями, это для газетчиков, как они изображают действительность, вы и сами видите, это даже не моментальная фотография, а изображение в кривом зеркале. Описывать события надлежит с некоторого расстояния, когда уляжется пена, когда прояснятся роль и характер каждого исторического персонажа, когда проявятся последствия их поступков. Вы представьте, к примеру, что Лев Николаевич Толстой писал бы «Войну и мир» как очевидец и по свежим впечатлениям, то есть году в тысяча восемьсот восемнадцатом, когда завершается действие его эпопеи, до декабристов, до Крымского позора, до европейских революций, до реабилитации Наполеона и возрождения бонапартизма…

— Соглашусь с вами, — откликнулся Василий Иванович, — взгляд артиллерийского поручика, победоносно вступившего в Париж, непременно отличался бы от мыслей того же поручика, пережившего Севастопольскую мясорубку.

— Ведь это был бы совсем другой роман, — продолжал между тем Биркин, — возможно, сюжет был бы тем же самым, с теми же самыми сражениями, любовями, браками, смертями, но без того осмысления событий, без того глубокого философского обобщения, что, собственно, и делает этот роман великим. Это не моментальная фотография, не пейзаж, не батальное полотно, это портрет эпохи! Не будь этого, этот роман знала бы сейчас только узкая кучка литературоведов.

— К сожалению, не во всем могу согласиться с вами, глубокоуважаемый Семен Михайлович. Все широко известные произведения, и роман графа Толстого здесь не исключение, по видимости точно описывая происшедшие события, в то же время создают некий миф, который начинает жить самостоятельной жизнью, вторгаясь в настоящее и зачастую определяя будущее. Мысль записанная имеет великую и до конца не выясненную силу, превосходящую силу помышления и слова изреченного. Ваши игры с Наташей отнюдь не так невинны, какими, возможно, кажутся вам. Вы, играя, создаете истории, которые при определенных обстоятельствах могут воплотиться в жизнь. И вероятность этого стократно возрастет, если вы их запишете.

— Непременно запишу! — рассмеялся Биркин. — Все-все-все, о чем мы сегодня говорили. Нарочно, чтобы потом проверить!

— Нижайше прошу вас не делать этого, — сказал Василий Иванович чрезвычайно серьезным тоном, — меня тревожат какие-то мрачные предчувствия. Хотя, возможно, это связано с другим, — он посмотрел на наручные часы и поспешно поднялся, — прошу меня извинить, но вынужден прервать нашу интереснейшую беседу и откланяться. У меня назначена встреча с ближайшим родственником.

— Митя в Москве?

— Объявился.

— Опять с какой-нибудь идеей?

— Это уж непременно! С детства носится со всякими идеями, одна другой вздорнее. Только и молю Господа, чтобы не попал в какую-нибудь историю и еще чего похуже.

— Вы уж его не ругайте, Василий Иванович, вразумите по-братски.

— Именно что по-братски и вразумлю. Палкой! Если, конечно, он соизволит явиться. С него станется!

Василий Иванович уже сделал два шага к выходу, когда дверь кабинета приоткрылась и показалась голова Наташи. Голосом, дрожащим то ли от ярости, то ли от сдерживаемых рыданий, она прокричала:

— Я придумала самое подходящее слово — казнь!

Глава 2 Дохлый висяк

Москва, 3 мая 2005 года, 9 часов утра

Дело не обещало быть сложным. Старшему оперуполномоченному Московского уголовного розыска Евгению Николаевичу Северину хватило одного взгляда на место преступления, чтобы понять: либо убийца кто-то из соседей, мститель за какую-то немалую обиду и вдобавок двинутый на религиозной почве, тогда все раскроется самое позднее к вечеру, либо это тщательно спланированное убийство, тогда и концов не сыщешь. Конечно, если навалиться всем отделом, то что-то можно было бы раскрыть, но команды наваливаться не последует, заурядное убийство невеликого, судя по всему, человека, кому это интересно? Если повезет, то обойдутся без журналистов, тогда дело вообще проскочит незамеченным.

Вероятность этого была высока — раннее утро первого дня после первомайских праздников, совпавших к тому же с пасхой, народ наш из праздников выходит тяжело, а журналисты, что ни говори, тоже люди. Придется, конечно, побегать, проверить разные версии, собрать толстую кипу протоколов допросов и осмотров, заключений экспертов, подшить все это в папку и сдать в архив. Обычная рутина. Опыт подсказывал Северину, что именно так все и будет. А опыт у него был богатый, в том числе и нераскрытых дел.