Дрезденские страсти. Повесть из истории международного антисемитского движения

Впрочем, мы не собираемся здесь давать никаких нравственных характеристик левому социалисту-антисемиту Гитлеру. Нам хватает г-на Дюринга и прочих представителей дрезденского симпозиума. Тех же, кто хочет послушать подобные характеристики, мы отсылаем к немецким современным «правовым» интеллектуалам. Они вам дадут о Гитлере самый нелестный отзыв и охарактеризуют его с самой плохой стороны. Точно так же как белорусский антисионист Бегун нелестно отзывается об антисемитизме, они нелестно охарактеризуют гитлеризм, расскажут вам, каким инородным телом был гитлеризм в немецкой истории и что господствовал он над немецким народом только благодаря гестапо и прочим методам насилия. И потому ныне никаких опасностей возрождения гитлеризма на немецкой земле не существует. Это главная задача «правовых немцев» – доказать, что сегодня Германия – совсем другая страна, чем она была в предгитлеровский и гитлеровский период. Но сама их терминология, да и моральный облик этих «правовых» интеллектуалов, их теплые души, как слегка подогретый вчерашний суп, – все это свидетельствует, что в Германии, по крайней мере в «правовой» Германии, мало что изменилось. Казалось бы, кто помнит сейчас имена деятелей предгитлеровского периода: Шольц, Эркеленц, Фишер, Штреземан, Носке, Гильфердинг, наконец, рейхсканцлер Маркс, не Карл, а его однофамилец Вильгельм? Но заносить их в Красную книгу исчезающего вида рано. В общем немецком политическом круговороте их цель остается неизменной: главное, чтобы не была «антинемецкими» чужаками обижена Германия, любимое дитя. Немецкий нацизм они рассматривают как внутреннее семейное дело. В крайнем случае они дают нацистским баловникам отечественный шлепок мягкой «правовой» рукой по волосатой нацистской заднице, но при этом отечески прикрывают ее от чужого ненемецкого сапога. В 1924 году уже упомянутый Гитлер отделался именно этим шлепком по заднице. В послегитлеровский период стиль этих «правовых» схоластов не изменился.

Вот как описывает этот «правовой» стиль Лион Фейхтвангер в романе «Успех»: такой влиятельный «правовой» немец с «самыми добрыми намерениями гнуснейшие судебные решения топил в море многословного понимания, несправедливые, бесчеловечные приговоры укутывал в вату благожелательной философии… Под звуки маленького оркестра, состоявшего из скрипки, цитры и гармоники, он и эти «судебные ошибки» влил в общее море понятий права… Необходимо соблюдать автономию судей, без них нет твердого права… Иоганна стряхнула наконец охватившее ее оцепенение и с горячностью восстала против речей кроткого человеколюбивого старца, будто слоем песка прикрывавших всякий вопль страданий… Здесь известный риск, на который общество, вступая в определенные договорные отношения, должно идти, – пояснил министр, отечески снисходительно принимая ее волнение и неподобающий резкий тон».

Введя вселенские гитлеровские преступления в рамки правовой внутригерманской юриспруденции, отделив основную массу немецкой нации от гитлеризма, сняв полностью ответственность с детей за преступления отцов, они тем самым расчистили путь для традиционного немецкого национального развития. Мы, читавшие г-на Дюринга и наслушавшись дрезденских речей 1882 года, знаем, каков этот национальный путь. Мы убедились, что гитлеризм имеет на немецкой земле многовековые корни, уходящие в глубь немецкого национального характера и в глубь немецких общественно-государственных отношений. В драматической борьбе молодого капитализма с разлагающимся феодализмом немецкое национальное сознание приняло сторону последнего, что определило гибель немецкой буржуазной Реформации. «С тех пор, – пишет Энгельс в своей работе «Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии», – на целых три столетия Германия исчезает из числа стран, самостоятельно и активно действующих в истории». Эти три провинциальных столетия и определили современное немецкое сознание. Весомая каменная грубость суждений немецкого национального мозга, почти ребяческая ясность в изложении всемирных проблем, отсутствие полутеней, способность придавать даже абстрактным иррациональным понятиям материальную телесность – все это можно обнаружить в высоких творениях немецких поэтов, философов, музыкантов. И эти же качества можно обнаружить в политическом бытовом творчестве массового биосоциального немца. Разница только в уровне использования национальной психологии немцем-творцом и массовым немцем.