Дряхлость

— Я знаю, что ты была любовницей у всех этих мужчин, — закричит он ей, — и я люблю тебя так же. Будь моей и говори правду, чтобы у меня больше не оставалось сомнений.

Правду? Даже представляя себе самую жестокую откровенность, Эмилио идеализировал Анджолину. Правду? Разве она могла и знала, как её сказать? Даже если Сорниани сказал лишь часть правды, то ложь должна быть такой естественной в устах этой женщины, она никогда от неё не освободится. Эмилио забыл, что временами воспринимал так ясно тот факт, что он тесно связан с тем, что на самом деле Анджолина не является той, кем была, и это был он сам, кто творил ложь.

— Как я не понял, — говорил себе Эмилио шагая, — что единственным поводом для смеха была ложь! Если бы он знал всё, то не осталось бы ничего смешного. Каждый имеет право любить того, кто ему нравится.

Эмилио показалось, что эту точку зрения они уже обсуждали с Балли.

Ветер совсем стих, и день принял вид весеннего. Будь Эмилио в другом расположении духа, этот день свободы стал бы радостью для него. А, может, настоящей свободой являлось то, из-за чего он не согласился пойти к Анджолине?

И всё же был повод, чтобы пойти к ней сразу. По крайней мере, Эмилио мог увидеться с ней для того, чтобы высказать новые упрёки. Действительно, он никогда прежде и не подозревал о существовании этих юнцов, которые были у неё до Мериги и о которых ему сегодня рассказал Сорниани.

— Нет! — сказал Эмилио громким голосом. — Подобная слабость лишь ввергнет меня в её власть. Терпение! Десять или пятнадцать дней. Она придёт ко мне сама.

Но что же делать этим первым утром?

Леарди! Красивый юноша, белокурый и крепкий, с оттенком мужественности в молодом организме, шёл по Корсо, серьёзный, как всегда, одетый в светлое пальто, которое соответствовало этому тёплому зимнему дню. Брентани и Леарди едва здоровались, оба очень гордые, хотя и по разным причинам. Эмилио, увидев этого элегантного юношу, по мнил, что он является литератором с определённой репутацией, а Леарди, напротив, полагал, что может смотреть на Эмилио сверху вниз потому, что тот был одет менее аккуратно, и он его никогда не встречал ни в одном из больших домов города, где его, наоборот, принимали с распростёртыми объятиями. Но Леарди ценил то, что его превосходство может признаваться даже Брентани, и ответил вежливо на приветствие. Затем Леарди встретил Эмилио великодушно, увидев несколько удивлённо, что тот приближается к нему с протянутой рукой.

Брентани уступил властному инстинкту. Поняв, что не может идти к Анджолине, он решил, что лучше всего будет поговорить с тем, кто в его мыслях был неразрывно связан с ней.

— И вы воспользовались хорошей погодкой, чтобы прогуляться?

— Да, решил пройтись перед завтраком, — ответил Леарди, принимая таким образом компанию Брентани.

Эмилио заговорил о погоде, о своём недомогании и о болезни Сорниани. Сказал, что не любит последнего, так как тот слишком уж любит хвастаться своими любовными похождениями. Эмилио не скупился на слова. У него было странное предчувствие, что он находится рядом с человеком, который в его жизни очень важен, и каждое слово будет полезным для того, чтобы укрепить дружбу с ним. Эмилио смотрел на Леарди с беспокойством, говоря о похождениях Сорниани. Леарди не повёл и бровью, Эмилио лишь обратил внимание на улыбку, свидетельствующую о том, что Леарди уверен в своём превосходстве над Сорниани. Для Эмилио подобная улыбка, в данном случае, была равноценной признанию в связи с Анджолиной.

Но и Леарди разговорился. Определённо, он хотел показать Брентани свою культуру. Леарди пожаловался, что на Корсо можно всегда увидеть одни и те же лица, и поэтому ему жаль, что жизнь Триеста очень живая, но малоартистичная. Ему не подходит этот город.

Тем временем Брентани обуяло неудержимое желание заставить Леарди рассказать об Анджолине. Что бы тот ему не говорил, Эмилио не мог расслышать ничего, кроме отдельных слов, слушал почти машинально, желая уловить лишь какой-либо звук, который напомнит ему имя Анджолины и позволит атаковать, чтобы поговорить о ней. К своему счастью, Эмилио никак не находил подходящей возможности, но, возмущённый тем, что должен слушать все эти глупости, которые Леарди медленно выкладывал подробнейшим образом для того, чтобы понравиться, Эмилио грубо прервал его:

— Смотрите, смотрите, — сказал он с удивлённым видом, следуя взглядом за элегантной фигурой женщины, которая совсем не была похожа на Анджолину, — синьорина Анджолина Дзарри.

— Да что вы! — запротестовал Леарди, недовольный тем, что его перебили, — я видел её в лицо, это не она.

И он снова начал рассуждать о плохо посещаемых театрах и о светских женщинах с недалёким умом, но Брентани уже решил, что не будет больше терпеть эти поучения:

— Знаете синьорину Дзарри?

— И вы знаете её? — спросил искренне удивлённый Леарди.