Дрянь такая!

— Этот паршивый дворник? Ты его имеешь в виду? — Клим расхохотался. — Конечно, он с радостью прибежит. Молодая богатая вдовушка. Да он тебе ноги будет мыть, и воду пить, если ты его обласкаешь! Такая удача свалилась на парня!

— Ты для того забрался в дом, чтобы наговорить мне гадостей? — справилась я. — Не нашел другого места и времени?

— Гадости — это последнее, что я хотел тебе сказать! — Клим оперся руками о постель и потянулся ко мне.

И тогда я ударила его ногой в грудь. Но попала в живот. Он вскрикнул и согнулся в три погибели, хватая ртом воздух. Лицо его перекосилось, то ли от боли, то ли от ярости, и я поняла, что попала в солнечное сплетение. Но мне было не до его страданий. Я вскочила на ноги и прыгнула с кровати. Клим попытался меня схватить, но я увернулась, и, что было сил, заехала ему локтем в лицо. Он охнул и отшатнулся в сторону. Я, стремглав, миновала прихожую, и выскочила на веранду. Как славно, что я успела открыть дверь. И тут Клим настиг меня. Он снова уцепил меня за волосы. Но я рванулась, оставив порядочный клок в его руках, и, схватив стремянку, швырнула ее на Клима, исполнив свою тайную мечту.

Он выругался, с грохотом оттолкнул ее, но я уже была на крыльце. И все-таки его шаг был в два раза больше моего, поэтому он настиг меня быстрее, чем я того ожидала, и попытался удержать меня за ночную рубашку. Ткань треснула, рубаха поползла с плеч. Я зажала ее на груди, закричала, и тут заметила тесак. Он по-прежнему торчал в стойке крыльца. Я рванула его, и только почувствовав его тяжесть в руке, минуя ступеньки, спрыгнула с крыльца.

Развернувшись лицом к Климу, я закричала:

— Только подойди! Отрублю башку!

Он остановился на верхней ступеньке, усмехнулся, и эта улыбка не предвещала мне ничего хорошего.

— Опусти нож! — прихрамывая, он стал спускаться вниз.

А я с ужасом смотрела на его правую ногу. Он изрядно ее приволакивал. И я все поняла.

— Клим! — прошептала я. И бессильно опустила тесак. — Это был ты. Это ты убил Сережу! Ты пришел за документами…

— Ай, умничка! — осклабился он и поманил меня пальцем. — Иди к дяде, девочка! Вернешь бумажки, и дядя тебя отпустит!

— Сволочь! Какая же ты сволочь, Ворошилов! — сказала я устало, и подняла тесак. — Не подходи! Меня простят, если я тебя прикончу.

— Не успеешь! — ласково сказал Клим, и я вдруг увидела в его руке пистолет. С глушителем… И мне все стало безразлично…

Не сводя с меня взгляда, Клим медленно спускался по ступенькам. Руки мои затекли, но я продолжала держать тесак над головой. Каждый шаг давался моему врагу с трудом, но он достиг уже последней ступеньки и потянулся ко мне рукой. Он был так близко, метрах в двух, не более. Я видела, как шевелятся его губы:

— Тихо, девочка, тихо!

Я отступила, но он навел на меня пистолет. Я понимала: только один хлопок, и меня не станет. Но меня не станет и в том случае, если я отброшу тесак…

— Документы? Тебе нужны документы? — спросила я и снова сделала шаг назад.

— Да, всего одна тонкая папочка! Всего одна! — сказал он вкрадчиво. — Скажи, где ты ее прячешь, и я навсегда уеду из города. — Он щелкнул предохранителем. — Ну же!

И тут я метнула тесак в него. Точно так же, как в детстве, когда представляла себя индейской скво, метавшей томагавк в жалких бледнолицых собак. Я услышала хруст, это нож вошел Климу в грудь, и он, вскрикнув, повалился на ступени. Но я уже не видела, что сотворило мое орудие возмездия. Я бросилась к Римминому крыльцу, и тотчас попала в чьи-то руки. От ворот и от дома тоже бежали какие-то люди…

Я закричала дурным голосом, и вдруг поняла, что передо мной Суворов. Он прижал меня к себе. А я плакала и причитала:

— Я убила его! Убила!

— Не сдохнет! — сказал кто-то рядом. — Но бегать на свободе еще долго не будет! И я узнала голос Хрусталева.

Я отстранилась и посмотрела на Сашу.

— И все-таки ты с ними?

— Нет, он с вами, — подал голос Хрусталев, — но о —очень инициативный товарищ!

Глава 27

Позавчера похоронили Сережу, и я вот уже вторую ночь провожу возле окна. Суворова с момента нашего объяснения я видела только однажды. На кладбище. Он стоял рядом с Генеральным, и поверх его головы смотрел на меня. В строгом черном костюме, в белоснежной сорочке и при галстуке он показался мне чужим и неприступным. И только этот взгляд, растерянный и виноватый, сказал мне, что я ошибаюсь… Просто я видела сейчас Суворова настоящего, а не того, к которому привыкла, с которым мне было легко, и что скрывать, необыкновенно хорошо…

Но он не появился ни после похорон, ни вчера… Я понимала, что он сейчас крайне занят, делала скидку на его тактичность, на желание дать мне время успокоиться… И все-таки мне было плохо. Более всего я боялась, что он уедет, не попрощавшись. И, судя по всему, дело шло к этому.