Дрянь

Одни хотят меня убить, другой хочет меня купить, накручивал я себя, и у каждого есть веские причины, чтобы я перестал искать мальчишку! Так нет же, вот вам шиш! Найду, теперь обязательно найду, всем назло, — а там посмотрим! Кончилось тем, что я разозлился уж совсем неадекватному меня сжались зубы и напряглись желваки на скулах. Но я нарочно распускал себя, не брал в руки, чтобы Латынин мог полюбоваться моей реакцией. Он наблюдал за мной с нескрываемой тревогой.

Несколько секунд я молчал, как бы пытаясь справиться с собой. Впрочем, мне почти не приходилось играть.

— Будем считать, Виктор Васильевич, что вы мне этого предложения не делали, — сказал я наконец сухо. — И давайте договоримся: пока я не получу возможность поговорить с Сашей, решать, будет материал или нет, рано. Вы меня поняли?

Он кивнул.

— Вы ведь знаете, где его искать?.. — добавил я не то вопросительно, не то утвердительно и сам замер в ожидании ответа.

Собственно, ради этого вопроса я, наверное, и лицедействовал. В расчете, что если раньше Латынину могло быть невыгодно сообщать мне о возвращении своего блудного сына, то теперь он должен расценить это как шанс. Но все оказалось напрасным.

— Нет, к сожалению, — покачал он головой. Я внимательно следил за его лицом, стараясь уловить признаки фальши. Но на нем действительно не было написано ничего, кроме сожаления.

— Ну что ж, тогда до свидания. — Я вырвал листок из блокнота и записал на нем свои телефоны, рабочий и к Феликсу. — Если Саша вдруг объявится звоните.

— Вы тоже, — ответил он.

Шагая по направлению к машине, оставленной возле входа в бассейн, я размышлял о том, что ко всем прочим вопросам, на которые мне неизвестны были ответы, прибавился еще один, хоть и не такой значительный, К чему больше относилось сожаление Виктора Васильевича Латынина: к пропаже сына или к моей несговорчивости?

24

— Хватит! — Сухов с силой прихлопнул ладонью громовские фотографии. Всему есть предел!

В голосе его было не просто недовольство, в нем было возмущение. А я-то шел к нему, тайно гордясь своими необыкновенными достижениями, рассчитывал как минимум на скупую похвалу профессионала, которая, как известно, дороже неуемных восторгов дилетанта. И вот дождался. Восторги при мне, а профессионал костерит меня на чем свет стоит…

— А что я сделал не так? — предпринял я слабую попытку сопротивления.

— Все! — отрезал Сухов.

Я сидел на стуле в его кабинете, а он бегал передо мной, заложив руки в карманы.

— Все! — повторил он. — Ведь я предупреждал тебя, просил тебя: никакой самодеятельности! Уж ты-то, я думал, пишешь про милицию, должен понимать, что мы тут не в бирюльки играем. Эх!..

Он с досадой махнул рукой, остановился напротив меня и произнес чуть не по слогам:

— Здесь у-го-ловный розыск. Здесь работают специально обученные люди. А ты кто такой? Теперь уже я обиделся:

— Интересно знать, а ты бы что делал на моем месте? Между прочим, это не я начал следить за ними, а они за мной! И еще, между прочим, я первым делом попытался дозвониться тебе, но не смог.

Это был мой козырь.

— Не смог… — устало повторил за мной Сухов, вдруг успокоился, сел за стол и принялся перекладывать туда-сюда бумаги. Потом сказал, угрюмо передразнивая меня: — Между прочим, это означает, что я занимался своим делом. А на твоем месте я бы записал номер машины и спокойно поехал в редакцию — заниматься своим делом…

Я не уловил в его интонации чрезмерной убежденности и перешел в наступление:

— Между прочим, когда я нашел Марата, я так и поступил. Сухов посмотрел на меня почему-то иронически:

— Марата он нашел… Нат Пинкертон! В общем так, — продолжал он уже серьезное — про это дело ты забыл. Я тебе звоню, когда мы передаем его в суд. Ясно? Иначе придется мне позвонить твоему главному редактору и сказать, что ты мешаешь следствию.

Тут настал мой черед вскочить со стула:

— Я мешаю?!

— Ну, можешь помешать, — как ни в чем не бывало ответил Сухов.

— Звони, — сказал я решительно. — Редактору нас мужик с головой, я ему кое-что объясню, он поймет. А пока вы будете перезваниваться, я…

— Не понимаешь… — прервал меня Сухов задумчиво и, как мне показалось, с сожалением. — Ни черта ты не понимаешь! Ну ладно, садись за стол.

Я сел, все еще негодуя, а Сухов, гремя ключами, подошел к огромному сейфу, достал оттуда папочку и бросил передо мной:

— Читай!

Я осторожно развязал тесемки.

— Не бойся, не секретное, — насмешливо сказал он, — Секретное тебе не положено. Дело пятнадцатилетней давности… На титульном листе было написано: