Дрянной декан (СИ)

Его можно было понять: с одной стороны, если Игорь Васильевич обнаружит меня здесь, нам с Вениамином придет конец. А с другой… Обстановка, в которой я оказалась, будоражила воображение и открывала передо мной заманчивые перспективы. Тихонько посмеиваясь, я положила руки на щиколотки декана и начала медленное путешествие ими наверх.

Преподаватели тем временем завели какой-то рабочий разговор, обсуждая учебные планы, предстоящую сессию и прочие скучные темы. Как только я начала проказничать, тембр голоса Верстовского поменялся: из низкого и спокойного стал каким-то мальчишеским, просящим и неуверенным. Ему пришлось пару раз откашляться, чтобы заговорить нормально.

— Вы не заболели, Вениамин Эдуардович? — обеспокоился ректор.

Я беззвучно орнула. У меня начало сводить живот от смеха.

— Есть немного, — прохрипел декан. Он опустил правую руку под столом и яростно погрозил мне указательным пальцем.

— А к врачу ходили?

— Э-э-э… Понимаете, это скорее душевная болезнь, нежели физическая… — с надломом произнес отец Ромки. Я к тому времени добралась до внутренней стороны его бедер, выписывая круги кончиками пальцев по гладкой ткани штанин и представляя себя этакой массажисткой-гейшей-партизанкой.

— Прекрасно понимаю! Нам, в нашем возрасте, стоит беречь нервы и здоровье. Столько проблем на вас свалилось в последнее время, как вы вообще держитесь?..

— Не представляю! — с откровенным страданием произнес Верстовский.

Осуждающий перст переместился прямо к моему лицу. Воспользовавшись такой шикарной возможностью, я обхватила его ладонь и быстренько погрузила большой палец себе в рот, чувствуя себя взрослой, развратной, почти что статусной женщиной.

Вениамин вздрогнул всем телом. Но руку отдергивать не стал, позволив мне и дальше ласкать ее.

Обсудив тему возрастных болезней, мужчины приступили к теме нерадивых учеников. По версии Игоря Васильевича, одному из студентов срочно требовалось провести дисциплинарное взыскание. И Верстовский идеально подходил на роль палача-морализатора.

Продолжая беззвучно угорать, я отпустила руку декана и дотронулась до его ширинки, натянувшейся под воздействием воспрявшего мужского достоинства. Потом взялась за ремень брюк, раздумывая, как бы так осторожно расстегнуть замок, чтобы не выдать своего присутствия. Я пока не знала, как далеко готова зайти в своей игре, ничего не планировала — просто получала удовольствие, упиваясь властью над любимым мужчиной.

— Завтра в институт придут родители Зайцева, проведете с ними беседу? — попросил ректор. Я слышала его шаги — он, вероятно, ходил по кабинету, рассматривая содержимое шкафов: коллекцию книг и сувениров. — Может, назначите ему формальное наказание… Пусть, например, неделю помогает Любови Ефремовне в библиотеке.

— Наказание будет, и наистрожайшее! — сурово уронил декан. Он намотал мои волосы на кулак и подтянул голову ближе к паху. Воодушевленная, я приступила к процессу «распаковки» активней, пытаясь вытащить кожаный край ремня из фиксирующей его шлёвки. К сожалению (или к счастью), делать это в столь стесненных и затемненных условия было затруднительно. У меня нет клаустрофобии, но места и кислорода не хватало катастрофически.

А тут еще и Верстовский надумал сжать меня своими сильными коленями. Я все никак не могла понять, подбадривает он меня таким образом или пытается осадить. Чтобы не захохотать в голос, мне пришлось вцепиться зубами в штанину.

— Кстати, что вы думаете насчет педсовета, Вениамин? — спросил ректор. Чувствовалось, что ему было неловко заводить этот разговор. Он помялся, подыскивая слова. — Я не могу гарантировать благоприятного исхода дела, к сожалению. Наверное, стоит подыскать запасной план на случай, если… Вы что-то решили насчет перевода в Великобританию?

Я невольно прислушалась.

— Да, это представляется мне наиболее разумным решением, — ответил Верстовский. Они заговорили о преимуществах и недостатках работы в Лондоне, а в моем мире будто разом потушили свет.

Я обмякла, выпустив ремень из рук и обессиленно прислонившись к ноге декана. Значит, это правда, и моя интуиция, в сто раз усиленная болезненными переживаниями, меня не обманула… Игривое настроение разом прошло — боль, недоумение и страх были такими сильными, что я не сразу вспомнила, как нужно дышать. Он и правда собирается исчезнуть. Планирует покинуть мою жизнь, оставшись чудесным, болезненно-сладким воспоминанием, а я… я…

Когда минут через пять Игорь Васильевич вышел из кабинета, я сидела в той же самой позе, смотря в одну единственную точку — туда, где мы с моим одиночеством оставались вдвоем против всего белого света. Я сидела так даже тогда, когда Вениамин отодвинулся от стола и обеспокоенно заглянул вниз.

— Иди сюда, — он взял меня подмышки и вытащил наружу. Потом тяжело вздохнул. — Я собирался сказать… Ждал подходящего момента.

— Значит, если станет совсем худо, ты уедешь жить в Лондон? — глухо спросила я.

— Мы уедем, — поправил он.

— Что? — я подняла на него стремительно мокреющие глаза.