d’Рим

– Ну нам еще повезло, девочки, у нас дети здоровые. То, что мы называем депрессией, называется просто рутиной, чем больше общаюсь со своей сестрой, тем больше себе завидую. Больно за нее и за всех мам особенных детей. О том, как государство жестоко накололо нас. Кругом только призывы – рожайте. А если что не так, ну там, ребенок инвалид, они сделают вид, что вас нет, чтобы вид не портить, не нарушать статистику. Живите как хотите. Главное, не фоните. Мы для статистики. Лица, ответственные за рождаемость. Рождаемость – это настроение страны, поднимается – значит, все хорошо и все счастливы. Счастливчики детей в два года сдали в государственные сады. Тем, кому повезло, в частные, те, кому не повезло по жизни, сидят с детьми дома. Вот реально, мы одни гуляем на площадках зимой, если не считать болеющих, кого в сад не пустили… Сестра сидит с ребенком дома, зашла к ней ненадолго. У ребенка полное отсутствие интереса ко всему. За полчаса устала от его нытья. Короче, у сестры сын особенный. Вообще не радуется ничему. Я устала поднимать его настроение довольно скоро. Сразу поняла, как мне повезло, и своего ребенка в этот момент стала любить еще сильнее. За свою свободу сестра платит няне, из своего небольшого дохода. И государству насрать, что у нее депрессия, самая, настоящая, и у многих других мам в России тоже. Никакой материальной поддержки, ни социальной… Таким мамам нужны няни, сиделки, помощники. Иначе это хуже концлагеря: вроде мирное время, а ты в плену у ситуации, лишенный ресурсов и сил подняться… Она, конечно, пытается работать фрилансером, вяжет еще что-то по ночам. Сколько сил надо на этого малыша. Я бы повесилась. Мы хоть можем напитываться общением с ребенком после рождения, но им это даже не снится. Знаешь, что ей снится? Больницы, диагнозы, разочарования. Потому что это и есть будущее. Развитие ребенка – сплошное отклонение о нормы от начала и до конца. И впереди достоверно точно только больницы. Я просто физически чувствую, как жизненные ручейки утекают из нее, хотя она сильная, гораздо сильнее меня. Мне хочется кричать… но я пришла домой и расплакалась и просто играла со своим ребенком. Любимым. Родным. Сестре бы тоже проще было его любить, кабы страна была по-настоящему родная. Родина, а не просто приятельница. Любовь с Родиной должна быть взаимной.

Я вздрогнула при слове «Родина» и хотела пойти к Римке, которая забралась на качели, но никак не могла их раскачать. Ей тоже нужна была помощь.

– Должна, но где ее взять взаимную? – ответила я за Родину. Точнее сказать спросила, улыбаясь тому, что у Римки стало что-то получаться. Она на моих глазах становилась самостоятельной.

– Взаимная любовь – это когда тебе дают свою взаймы, – ответила мне мамочка, которая стояла вместе с сыном. Тот ни в какую не хотел пойти поиграть и болтался под юбкой матери. – Сначала радуешься: «Ура, место в садике дали». Это отдельная история, если бы ты знала, каким трудом я его получила, место в саду у роно пришлось буквально выгрызать, если хочешь, я тебе расскажу после. В общем, начали мы ходить в сад – и началось. В какой-то момент до тебя доходит, что из-за садика вечные болезни.

Она так кашляет, кажется ребра выпадут, меня пробирает ужас, его холодок мятой оседает в желудке, натуральный физический ужас.

– Когда дети болеют – это жесть, главное – не знаешь, чем помочь. Молишься на лекарства, на врачей, – поддержала ее другая мать. – Я еле держала себя в руках, пока мужа ждала с работы. И кашель малыша уже как рэп «ты плохая мать, твой ребенок болеет, сделай же что-нибудь, сделай скорее», что сделать, я не знаю. «Кхе-кхе» складываются в минуты, минуты – в прием таблеток. Хочется сбежать, но ничего не могу сделать, и бежать мне некуда, свое же, родное. А кашель все за свое: «ты плохая мать, твой ребенок болеет». Крыша едет от его кашля. В какой-то момент я уже включала наушники и громко пела, хоть полчасика не слышать кашля, который добивает меня. Пытка, самая настоящая пытка. За что мне это наказание? Я в буквальном смысле лезла на стенку. Залезла и смотрю сверху. Начала выцеливать этот недуг. «Где ты, сволочь?»

Ощущения, как в первый год декрета, когда ребенок орал день и ночь. Я плакала, что я еще могу сделать, что еще может сделать женщина. Слезы, конечно, бесперспективны, но после них немного легче. Размякла, раскисла, раньше я такой не была. Декрет ломает женщин, хотя я по-прежнему готова на многое, лишь бы ребенок не плакал или не кашлял. Теперь я понимаю, что это за пытка.