«Дрион» покидает Землю

Он пошёл к «Дриону» и шагах в тридцати от него опустился в густую траву. Он проделал над шариком ту же процедуру, что и ушастик: выкопал перочинным ножом ямку, положил в неё шарик и, усевшись поудобнее, принялся на него смотреть.

Он не отдавал шарику никаких мысленных приказов. Просто смотрел, вызывая в своём воображении картину дома, в котором родился и который жил в его сознании со всеми своими мелочами, такими милыми и родными. Это был не каменный дом с черепичной крышей, а простая деревенская изба из почерневших от времени брёвен, с дощатой крышей, с завалинками, со ставнями на окнах, с высоким, покосившимся крыльцом. Воображение его радостно воссоздавало и полати, и широкую уютную печь, и длинную некрашеную скамью, и белый выскобленный стол, на котором он делал уроки при свете керосиновой лампы. Он так живо представлял себе всё это, что у него даже сердце защемило.

Из глубокой сосредоточенности вывел Юру холодный порыв ветра. Он очнулся и увидел, что солнце уже не печёт, что по небу ползут тяжёлые чёрные тучи, а спокойная поверхность Онаги налилась свинцом и покрылась белыми бурунчиками.

Юра поспешно закидал шарик землёй и побежал к «Дриону». Но дождь опередил его. В тот момент, когда он крикнул: «Дрион, откройся и впусти меня!» — на Юру обрушился такой плотный ливень, что мгновенно промочил его.

— Ты зачем ходил в лес? Я так за тебя боялась! — обратилась к Юрию Миэль с укором, когда он появился в первом отсеке.

— Да цел я, цел, только вот промок немного… — смущённо оправдывался он и тут же стал рассказывать о своём приключении с ушастиком.

— Это был эллион из породы грызунов, — сказала Миэль. — Самый крупный зверь на Фабиоле. А водил он тебя действительно к колонии милькоев… Я понимаю твоё нетерпение, Юрий, но очень прошу тебя: не проделывай здесь больше никаких экспериментов. Опасных зверей на Фабиоле нет, но есть многое другое… Потерпи до прихода отца. Он хорошо знает Фабиолу и всё, что можно, тебе покажет….

СПАСИТЕЛЬ ПРИХОДИТ ВОВРЕМЯ

Гроза бушевала всю ночь. А утром небо Фабиолы снова очистилось.

Юра торопливо позавтракал и пошёл к выходу. Ему не терпелось увидеть свой родной дом, построенный ночью милькоями. Понимая его состояние, Миэль не стала ему препятствовать, только ещё раз попросила не покидать дрионодрома и следить за небом.

Над просторным лугом, искрясь и переливаясь, струились испарения. Сверкающие, словно драгоценные каменья, яркие разноцветные венчики цветов и бесконечные в своём многообразии и оттенках зелёные листья трав источали ещё более крепкий, пьянящий аромат, чем накануне.

Неподалёку от «Дриона» Юра увидел простую деревенскую русскую избу. Ему даже почудилось, что из трубы её выходит сизая струйка дыма. Но это всего лишь трепетали едва видимые потоки воздуха.

В груди у Юры стало горячо и радостно. Ему казалось, что на крыльцо избы вот-вот выйдет мать в цветастом переднике и, заслонясь рукой от солнца, звонко крикнет:

— Юри-и-и-ик! Беги домой молоко пить!

И словно в самом деле услышав голос матери, он побежал через луг, не обращая внимания на обильные брызги, которые хлынули на него с зелёных стеблей и листьев. Перед высоким, покосившимся крыльцом нерешительно остановился.

Он уже занёс было ногу, чтобы подняться на крыльцо как вдруг почувствовал на своём плече чью-то руку и услышал громкий, взволнованный голос:

— Остановитесь, Юрий! Туда нельзя! Это опасно для жизни!

Юру словно током ударило. Он резко обернулся и увидел… Лагрима.

На благородном ариулянине была облегающая серебристая одежда того же покроя, что и у Миэль; за спиной, крепко пристёгнутый перекрещивающимися белыми ремнями, возвышался странный предмет, который можно было принять и за музыкальный инструмент, и за астрономический прибор; на груди соединённая с заплечным прибором четырьмя толстыми кабелями выдавалась вперёд широкая синего цвета панель с множеством кнопок.

— Вы Лагрим? — Юра заговорил было по-русски, но тут же поправился.

Лагрим улыбнулся и снова, теперь уже легонько, коснулся пальцами Юриного плеча. Юра уже знал, что таково обычное ариулянское приветствие, и тоже дотронулся до плеча Лагрима.

Тот пошевелил бровями и сказал:

— Я не мог не остановить вас, Юрий. За этой внешней безобидностью дома — смертельная опасность!

— Опасность? Вы, должно быть, не знаете, что это мой родной дом!..

— Знаю, друг мой, знаю. Но это пока не дом, а живая колония милькоев. Смотрите!

Лагрим сорвал несколько пучков травы, скрутил их в длинный жгут и сунул в раскрытое окно. Внутри дома всё оставалось спокойным — ни звука, ни движения. Но травяной жгут, который Лагрим через две-три секунды выдернул обратно, оказался обуглившимся и тотчас же рассыпался. Лагрим сказал:

— Вот что вас ожидало в «родном доме».

Глубоко потрясённый, Юра воскликнул:

— Но почему же Миэль… почему Миэль не сказала мне об этом?