Дропкат реальности, или пособие для начинающего шулера (СИ)

Покои, в которых разместили 'злокозненную вiдьмучку' и ее 'окаянного полюбовника', как успели окрестить Иласа с Эрденом их сопровождавшие, встретили вновь прибывших с радушием и энтузиазмом. Широко распахнули объятия нары из нестроганых досок, каменный пол приветствовал дознавателя братским поцелуем в щеку, рассаднив оную.

Илас с задумчивым видом рассматривал одноместный лежак, прикидывая: дама он все же или нет? Дамой выходило быть выгоднее. Его напарник по несчастью, как благовоспитанный герр, должен был бы уступить девушке место. 'Только этот герр, настолько герр, что…кхм… уступит', — мысленно усмехнулся мужчина, озвучив же совершенно иное:

— Похоже, ведьмовцы и колдовки товар редкий, штучный, раз двухместных камер не предусмотрено. Или просто мракобесовы приспешники долго здесь не задерживаются?

Поднявшийся на четвереньки Эрден помотал головой, словно баран, бравший осадным тараном ворота и отскочивший от оных. Собравшись с силами, дознаватель все же встал на ноги и с будничным интересом изрек:

— А кереметь его знает, я с этой стороны решетки как‑то еще ни разу не бывал.

И в доказательство своих слов прислонился к прутьям. Надо отдать архитекторам сего славного заведения должное: постарались они на совесть, дабы заключенные точно не сбежали, сделав прутья не только вертикальные, но еще и горизонтальные. Похоже, соблюдали наказ: стабильность власти в империи зиждется на нерушимости тюремных стен.

— А с той? — мужским басом осведомилась 'фьеррина', чтобы хоть чем‑то занять себя. От нервного ожидания и бездействия у Иласа ладони чесались, и на одном месте словно тертого хрена с перцем насыпали. Последнее раздражало еще больше, чем камерные застенки.

— Приходилось. Сюда же не только чернокнижников привозят. Бывает, по навету завистника кто попадет, бывают и блаженные, и помешанные, а то и свихнувшиеся фанатики, колдовской силой не обладающие, но верящие, что оной наделены. Был один, компаньона убивший из‑за барыша, который специально под одержимого косил.

— Зачем?

— На костер не всегда ведут. Если удается доказать, что ворожба не имела места, а подсудимый сам стал ее жертвой: опоили его или одурманили, то в монастырь отправляют, чтобы одержимость храмовники отмаливали. Да и сам пострадавший душу свою спасал. Вот тот убийца и надеялся, что виселицу монастырем заменят. Поклоны в серых стенах бить всяко лучше, чем с пеньковой вдовой на шее болтаться.

Илас, сев на нары и поджав под себя ноги (юбки при этом непозволительно задрались, обнажая мужскую худую волосатую голень), недобро сощурился:

— А как же вы такие правильные распознаете: кто сам чаровал, а кого околдовали? Ведь способы доказать причастность к чернокнижию всем известные: дыба, да имарский сапожок. Под пытками вспоминают даже то, чего и помыслить до этого не смели, и сознаются один за дюжину. Небось, и сам знаешь, пытать ведь приходилось?

Эрден внимательно посмотрел на говорившего:

— Хоган миловал, и чаша сея прошла мимо меня. И, опережая твой следующий вопрос: для поиска истины достаточно мозгов. Раскаленные клещи вырывают слова, пряча истину.

— Ты такой правильный, рассудительный, что аж врезать хочется, — едкость в голосе Иласа жгла негашеной известью.

— Ты уже пробова…ла, не получилось.

В этот раз блондин на подначку не повелся.

— Я — не трактирная девка, дважды за один ломаный грош не отдаюсь, — прокомментировал он поддевку.

Личной неприязни к самому Эрдену Илас вроде бы не испытывал (не считая того, что с Вассой этот ушлый котяра вел себя уж слишком по — свойски), а вот к роду деятельности…, и тем паче к родству с великим инквизитором. Тень великого и ужасного довлела над блондином.

— Вижу, с чем‑то борешься внутри себя. Может поделишься? Говорят, от этого легче становится.

— Играешь в доброго храмовника, выслушивающего исповеди?

— Не играю, пытаюсь быть если не другом, то товарищем, готовым подставить плечо.

— Знаю я таких… товарищей, — последнее слово Илас презрительно выплюнул, — золотых мальчиков, любимых родителями, для которых уже припасено готовое место. А если не припасено и отправлены из‑за наветов злоязычников такие ненароком в приграничье… предают не задумываясь. Им же можно, у них даже кровь голубее, чем у остальных.

Мужчина говорил, а воспоминания утренним туманом, что словно кисель собирается в лощинах и не видно в таком ни зги, уже окутывали его. Память шептала Иласу об юнце, не золотом даже, бриллиантовом, в результате хитрой и долгой интриги двух приближенных к трону родов попавшем в приграничье. Как тот кичился своей родословной, ни в грош не ставя простых вояк и словно одолжение делал, разговаривая с теми, в чьей фамилии была частица 'дис. А после первой же вражьей атаки на их редут этот сопливыш в ногах у командира валялся, прося спасти его бесценную жизнь. Голосил так, что неприятель и тот слышал. Командир взял тогда его за грудки да в сторону Иласа кинул со словами:

— Прикрой кутенка!

Юнец затих тогда, жался побитой собакой, верой и дружбой клялся, хогановым знаком божась.