Дропкат реальности, или пособие для начинающего шулера (СИ)

Надобно заметить, что всерадетель порою раздражал Ваурия. Особенно в последнее время, когда хоганов слуга весь покрылся струпьями, ссохся и словно бы начал загнивать изнутри. Сам божий пастырь объяснял эту напасть проклятьем зело могучим, наложенным на него мракобесьей колдовкой. И оную, несмотря на все его увещевания, не может изловить честная инквизиторская братия. Правда, десница умолчал о том, что к поискам активно подключились и носители слова хоганова. Но беглая ведьмовка была как пресловутый венок на похоронах, который подчиненные почему‑то никак не хотели поймать… или просто не могли?

— Да все с тем же чаянием, батюшка наш, все с тем же… — подобострастие шло всерадетелю, как корове седло, а его лебезение напоминало ритуальный танец волка — вегетарианца, которому опротивела ботва, а полакомиться чем‑то посущественней идейные убеждения мешают. Всерадетельским догматом было убеждение, что, даже если имеешь заведомое преимущество, то показывать это не след. Поэтому и разыгрывал он верноподданнические чувства перед императором.

— Негоже нам, хогановым чадам, якшаться со звериными отродьями. И были бы они хоть облику благообразного, но нет: уши остры, словно у волков лютых, хвосты эти же мракобесьи… а сколько честных воинов в их землях полегло?

Ваурий слушал причитания всерадетеля, в то время как молчаливые слуги маскировали его лысеющую макушку монаршим венцом, и размышлял, что сколь бы ни был лично ему неприятен этот человек, но он — владетель умов человеческих, наверное, даже в большей мере, чем официальный правитель. Ибо власть духовная порою сильнее власти закона, и с этим приходится считаться.

Император уже давно оценил силу влияния церкви и понимал, что смещение, а тем паче казнь нынешнего всерадетеля может зародить смуту и волнения в умах людских. Мятеж, конечно, будет подавлен, но брожение — вернейший способ пошатнуть как монархию, так и неприкосновенность границ. Поэтому‑то, хоть и внимал он донесениям великого инквизитора, но все ж таки решительных шагов не предпринимал.

Всерадетель же, поняв, что его чаяния не возымели успеха, укоризненно замолчал.

— Твое мнение я выслушал. Можешь быть свободен, — императору надоел визитер, о чем он явственно сообщил, и хоганов дланник поспешил воспользоваться возможностью удалиться.

* * *

Вассария чувствовала себя еретиком, которого пытаются впихнуть в 'железную деву', так любимую некоторыми палачами. Клеть из стальных обручей, вшитых в чехол из ткани. Кто придумал назвать ее вердугадо? Нижняя юбка, словно здоровенный церковный колокол — такая же объемная и неподъёмная, пристегивалась к лифу, что вклинивался своим острым мысом в волны ткани, словно киль фрегата в морской вал. Лиф же настолько сильно сдавливал ребра, что любой вдох казался девушке сущим мучением.

— Потерпи еще немного, — Эрден с силой затянул шнуровку и застегнул вверху фиксирующий крючок. — Все.

Илас, участвующий в процедуре одевания в качестве стороннего зрителя, критически осмотрел платье, которое полагалось надеть поверх вердугадо и корсета.

— Не влезет. Затягивай сильнее! — его вердикт вызвал сдвоенный стон и палача, и еретички.

Леш, хрупающий яблоком в углу, от комментариев воздержался.

— Ты уверен, что это лучший план? — Васса попыталась отговориться от сомнительной участи быть расплющенной корсетными ребрами.

— Не лучший, а единственный, — поправил Эрден, берясь вновь на шнуры корсета, как кучер за вожжи. — Поехали, выдох!

Илас, засучив рукава рубашки, подошел к дознавателю:

— Давай вместе!

Мужчины в четыре руки начали шнуровку по новой. После того, как результат работы был зафиксирован, и Вассе вновь разрешили дышать, с первым же глотком воздуха девушка выдала прямую цитату из приснопамятной книжки. Общий смысл сказанного был примерно: чтоб вас… на… в, и между…

Мужчины, не ожидавшие столь бурного выражения благодарности, опешили, Леш аж подавился яблоком и зашелся кашлем, на этот раз исключительно гастрономического свойства.

Илас, отойдя чуть подальше (для лучшего обзора и безопасности — вдруг лицедейка решит помимо слов благодарности еще какую‑нибудь увесистую награду преподнести, в виде метко пущенного ночного горшка, например), изрек:

— Теперь влезет.

Блондин слегка переоценил возможности девушки: наклоняться Васса теперь не могла, как и нормально дышать. Вытянув руки вперед, она шагнула в верхнее платье, которое мужчины услужливо распахнули перед ней. Целомудренная шнуровка на спине переходила в ряд потайных крючков на юбке. Клеть, железная клеть с бархатным чехлом, внутри которой живой человек. Передвигаться в такой — большое искусство, а делать это изящно — умение, отточенное веками, передаваемое по наследству через голубую кровь. Васса об этом слышала, но все прелести великосветского наряда прочувствовала на своей шкуре только теперь. Девушка с завистью посмотрела на то, как споро одевались мужчины: Илас поверх рубашки накинул жилет и камзол, Эрден же и вовсе ограничился парадной овертуникой, правда, расшитой золотой нитью. Леш, облаченный в тапперт, лишь накинул капюшон.