Да, как только я поднялся на окрепшие в решимости ноги, это ощущение присутствия так ярко сверкнуло в сознании, что не оставило ни капли сомнений в верности своей, и подогнуло такие уверенные секунду назад колени. Никого ведь не было дома, я это точно знал. Да и не мог никто, ни один человек, не только знакомый, а вообще НИ ОДИН ЧЕЛОВЕК не мог так ходить. Это было слишком громко, слишком тихо, слишком остро, и грозно, и мягко, вселяло тревогу непомерной величины и в то же время не угрожающе вовсе звучало. Словно бы занимался кто-то своими делами, которые меня вовсе и не касаются. Такими делами, которые за пределами понимания, которые лишь могут эхом отзываться в сознании и капать глубже внутрь, как и те шаги. И при этом было совершенно ясно, что это ко мне, что это для меня тут стучат и громыхают.
Такое чувство сложно перепутать. Очень просто не заметить его, но нельзя ошибиться в нём, если вдруг ощутил. Ко мне была явлена другая концептуальная сущность (думал я), она хочет мне что-то донести (думал я). Я должен понять, что происходит. Но в тот момент понятно было одно – идти нельзя, по крайней мере туда, в прихожую, по крайней мере сейчас. Ни в коем случае. Невозможно ошибиться в своём истинном страхе, даже если он кажется беспочвенным. Если ты боишься, значит, почва есть. Здесь же страх был настолько силён, что мне и без градусника было понятно, что на меня накатывал жар, уже куда более ощутимый, куда более близкий и реальный, чем прежде.
Мне не хотелось смотреть в сторону тех звуков. Голова действительно отвернулась от двери, упорно не желая с этой дверью встречаться взглядами.
Здесь может возникнуть ощущение, что моё поведение странно в том смысле, насколько апатично я принял то, что происходило. С одной стороны, это ощущение не совсем верно, ибо хотя бы про страх я уже сказал. Кроме него, само собою, были и другие чувства, но они были даже и вовсе не так важны, поскольку здесь вступает в игру другая сторона. Да, действительно, с внешней точки зрения, с той, которую мог бы увидеть другой человек, будучи он вдруг, на свою беду, тогда у меня дома, я был апатичен до невозмутимости. Я упал обратно на своё кресло, отвернулся от двери, да так и сидел, смотрел в это окно. Окно вообще было моим главным другом в той квартире, я ощущал от него, от вида за ним чуть ли не поддержку в любых жизненных ситуациях, в любых состояниях и при любой погоде за этим самым окном.